проводки", выразительно покачал головой, глядя на этот буржуазный шик, старый мастер только усмехнулся:
— Молод ты ещё, Степан. Это всё для дела — необходимый антураж.
— Да ладно, — недоверчиво хмыкнул инспектор.
— Молодёжь… не понимаешь ты, что сидя в кресте с намыленными щеками не больно-то удобно разговоры вести.
— Ну?
— А тут рядом ожидающие отдыхают, беседы ведут. Растения создают иллюзию некой уединенности, а звук не гасят. Обслугу почти всегда воспринимают как мебель, вот и не опасаются сболтнуть лишнее. Особенно разговорчивые итальянцы, да и румыны — народ южный, болтливый. Я-то, можно сказать полиглот. Понемногу из контекста могу уловить смысл сказанного, связать с услышанным от других.
— Где же ты языкам обучился, Иваныч?
— А в плену, ещё в первую мировую. Там народец разный был, вот и беседовали, больше жестами поначалу, делать-то нечего было. Нас так не мордовали, как нынешние хозяева жизни. А память молодая была, цепкая.
Прибер уважительно покивал, задумался.
Люди, объединенные подпольем, как кирпичики в стене обороны — каждый на своём месте.
***
август 1942
Караванченко
После ареста Сташкова сомнения и страх за свою семью всё чаще одолевали Андрея Павловича, особенно по ночам.
Провал нашего наступления под Харьковом во многих умах посеял тяжкие сомнения. Разгром под Балаклеей, Краматорском тысячи наших солдат обрёк на плен. Гибель партизан в лесах Новомосковска окончательно выбила из равновесия.
В сапожную мастерскую с заказчиками стекались слухи и новости со всего города. Горожанам хотелось выговориться, тяжело копить тревогу в себе. Чтобы лишний раз не идти по городу, полному оккупационных патрулей, многие заказчики предпочитали подождать готовность ремонта прямо в мастерской. И до войны обувь ремонтировали и шили на заказ чаще, чем покупали новую фабричную, а в тяжелые времена спрос на ремонт возрос. Раньше в городе был свой кожевенный завод, поэтому достать кусок кожи для ремонта, чтобы обновить изношенную пару было гораздо дешевле покупки новой обуви.
Слухи были страшные. Говорили, что кроме Сташкова, выследили и арестовали всё подполье Днепропетровска, более восьмидесяти человек. Что люди, давшие приют Сташкову, уже найдены, их допрашивает гестапо. Мысли о том, что оставшиеся подпольщики Павлограда могут быть со дня на день арестованы по показаниям несчастных, не выдержавших пыток, не оставляла даже в тревожных снах. Ему стало невозможно спать с закрытыми окнами, ночная прохлада давала возможность перевести дух после изнуряющей дневной жары. Но малейший шорох за окнами тут же рисовал страшные картины ареста.
Всё чаще появлялись унылые мысли: "У Рябого давно нет связи с Центром партизанского движения и, скорее всего, не будет, не до нас им. Наступление Красной Армии захлебнулось, немцы всё увереннее себя чувствуют, насаждают свои порядки. Неужели это навсегда? Теперь до конца жизни орудовать шилом и молотком сапожным. И сколько её осталось, этой жизни? Мне тридцать восемь. Что будет с семьей, если меня арестуют? Бедная моя Наденька", — мысли о жене неожиданно принесли облегчение, подумалось, что связной появится непременно ночью.
Не только страх ареста не давал уснуть, но и надежда, что придёт человек, назовёт пароль: "Ведь там должны знать о взрыве моста и немецкого санпропускника, о пожаре на складах. Понимать, что мы боремся, ждём…"
***
Садовниченко
Однако неожиданный посетитель пришёл днём. Неприметный человек принёс заношенную обувку для починки, присел, подождал, а когда жена с дочерью ушли из пристройки, в которой Андрей сапожничал, спокойно назвал пароль. Караванченко так растерялся, что с трудом вспомнил отзыв.
Связной оказался с Метизного завода и до войны знал Сташкова по работе. Тем печальнее было для него известие об аресте Николая Ивановича, который так надеялся на Харьковское наступление и вынашивал планы восстания в поддержку нашей армии. Наступление наших должно быть успешным, обязательно успешным, без поддержки армии восстание бессмысленно.
Новости, принесенные связным Садовниченко, тоже не радовали. Лето 1942 года было наполнено тяжелыми боями и отступлениями. Захвачен Воронеж, Ростов-на-Дону, Крым. Потери удручающие. На этом фоне несколько удачных диверсий против оккупантов померкли, стали казаться незначительными.
Сообщение из Центра о том, что новое наступление наших ожидается не раньше зимы, вызывало смешанные чувства — тоску и надежду.
Дмитрий Гаврилович вздохнул:
— Надо ждать, надеяться, обеспечить надежные явки и укрытия.
Дмитрия Гавриловича Садовниченко прислали вместо Сташкова. Идея подготовить восстание окрепла и стала обрастать деталями. В свои тридцать пять Дмитрий успел многое, с тринадцати лет осваивал сапожное ремесло учеником кустаря, три года служил в Севастополе, трудился электромонтером на механическом заводе в Павлограде.
Война застала Садовниченко в Бессарабии, присоединенной в августе 1940 года к Аккерману, и возвращенную румынами к июлю 1941 года снова под власть кондукатора Антонэску.
Действовал по традиционной схеме: ему помогли оформить патент сапожника, и Дмитрий решил поселиться в Петропавловке. Слишком многие помнили в лицо бравого краснофлотца.
Встречались тайком у Веры Гавриловны Корж, жившей на Притачиловке в маленьком домике номер 187 с соломенной крышей на тихой Озерной улице. Ремесленник, отправившийся за сырьём, не вызывал у патрулей вопросов.
Было решено готовить группы на разных объектах города к восстанию, обучить навыкам бесшумного устранения часовых, закладки взрывчатки, собрать детальные сведения об итальянских и румынских частях, дислоцированных в Павлограде.
Озёрная улица издавна славилась сапожниками, как и вся Притачиловка. Кое-кто из старожилов посмеивался, что и название этой части города за рекой происходит от сапожного термина "притачать" (присоединить), якобы от того, что этот пригород присоединился к основной центральной части города и Хуторам.
Название улицы было связано с небольшим озерцом, напротив которого жил тоже известный сапожный мастер Лука Ципура. В довоенное время к нему приезжали даже их областного центра партийные работники, заказать сапоги к широким галифе. Такой вот "партийный шик".
***
За работой память Дмитрия услужливо рисовала страницы прошлого родного города.
Возможно, активное развитие сапожному ремеслу дал завод по обработке кожи, а возможно расквартированный в городе ещё со времён Наполеона военный гарнизон 135-го Керчь-Еникольского полка.
Историки уверяют, что в чине подпоручика в городе служил будущий герой Отечественной войны 1812 года фельдмаршал Михаил Илларионович Кутузов. Очень интересна история строительства Свято-Покровского гарнизонного храма, старейшего из храмов на территории города. В середине XIX века он был основан гусарами Павлоградского полка, которые решили построить церковь в благодарность Богу за то, что Он сохранил их в боях. Каждый гусар пожертвовал на строительство храма по одному серебряному рублю. На эти деньги и был построен храм, в котором во время службы помещался весь полк.
Илья Шатров — автор вальса "На сопках Манчьжурии" — служил капельмейстером Второго кавалерийского полка в Павлограде.
Вероятнее всего оба этих фактора
