синяков. Уже в процессе понял, что грех будет не воспользоваться ситуацией. В моем случае любые методы хороши.
Сам вызвал гайцов, они уже подтянули скорую и оформили все красиво. Привезли в больничку. Здесь уже переговорил с доком. Попросил позвонить жене. Знал, что она приедет. Не проигнорирует. Моя Света не такая. В ней человечности на десяток таких, как я, хватит.
— Илья, ты зачем встал? — мать заглядывает в палату.
Ее сразу предупредили, что все происходящее здесь — фарс.
— Нормально со мной все, — возвращаюсь на кровать. — Света где?
— Ушла твоя Света.
— Ты с ней говорила?
— Говорила, — снова ворчит, — и на жалость давила, и даже приступ сымитировала. Ей хоть бы хны. Сильно ты ее обидел, сынок. Не простит она. Света гордая.
— Завязывай, ма. Спасибо, что подыграла.
— Приворожила она тебя, что ли? — закатывает глаза и отходит к окну. — Столько лет на вас смотрю и понять не могу, откуда эта чертовщина в глазах.
— Перестань. Воды лучше подай.
Мама вздыхает и протягивает мне бутылку. Ее лицо преображается, от недовольства там и следа не остается. Зато мгновенно приобретает озабоченный вид.
— Что тебе вкололи? Ты столько спал. Это не опасно для здоровья?
— Обычное снотворное. Позвони завтра ей снова. Скажи, что мне стало хуже.
— Она разводиться хочет.
— Перехочет, — сминаю бутылку.
Злюсь. Как бык на красную тряпку уже на это слово реагирую.
Думать об этом не хочу.
Светка вспыльчивая, но отходит быстро. Время на моей стороне.
Не могу я ее потерять. Не представляю просто, как вообще без нее буду. Десять лет вместе. Неужели она готова все перечеркнуть? Оступился. Осознаю. Но не мы первые, миллионы так живут. Какой развод? Что она придумала? Правда верит в то, что я ее отпущу? Никогда.
Я ее полгода добивался. Как приклеенный к ней ходил. Увидел первый раз и пропал. Она из тех женщин, что из головы не выходят. К таким тянешься, на колени перед ними становишься. Жизнь к ногам кладешь. Дышишь только для того, чтобы она улыбалась. Чтобы жила как королева. Я для нее на все готов. И тогда, и сейчас.
Ни одна интрижка, ни одна левая баба никогда ничего не значила. Обычная механика. Разрядка. Желание новых ощущений. Все они пустое.
Сердце только ей принадлежит. Всегда.
— Ты бы подумал о том, что я советовала, — мать снова заводит свою шарманку. — На одной жалости далеко не уедешь, сынок. Ну пожалеет она тебя сейчас, а дальше что? Она слишком независимая. Я тебе говорила, что аукнется тебе еще этот ее бизнес.
Тут мать, конечно, права, после того как Светкин бренд пошел в гору, она сильно изменилась. Постоянно торчит в офисе со своими рисунками и лохмотьями.
Встает рано, спать ложится поздно. Вечно куда-то спешит и опаздывает.
Это было моей глобальной ошибкой — вложиться в ее задумку. Но разве ей вообще можно хоть в чем-то отказать?
Был уверен, что поиграется и бросит. Не учел, что моя девочка упертая, до последнего биться будет. С разводом тоже, но для победы одного упорства и желания мало.
Я ведь не хотел ничего сверхъестественного, просто приходить домой после работы и видеть перед собой красивую, а лучше — всегда голую жену. Хотел, чтобы она все свои силы вкладывала в нас. В дом. В уют. А не в свои тряпки и детей.
Мне от нее никогда не нужно было никаких спиногрызов, потому что они отвлекают. Потому что женщина сразу переключает все свое внимание на мелкий орущий комок и становится наседкой.
Моя Света другая. Я ее видел и вижу другой.
Все ее внимание должно быть моим. Она вся, от макушки до кончиков пальчиков, моя. Ее у меня никто и никогда не отберет. Не позволю. Уничтожу любого, кто хотя бы на нее посмотрит. А глазастых за все время, что мы вместе, было немало. Только где они сейчас? Может быть, кормят рыб?
— Свяжи ее материально по рукам и ногам, так, чтобы выхода у нее не было! — агрессивно выпаливает мать.
От такого выпада становится смешно. Никогда не видел ее на таком негативном эмоциональном подъеме.
— А потом? — улыбаюсь.
— А потом стерпится, простится и слюбится. Поверь мне. Я давно на этом свете живу. А еще очень хочу, чтобы ты был счастлив. Папа звонит, — хватается за телефон, — я отвечу.
Киваю, и мама выходит из палаты.
Принимаю горизонтальное положение, гоняя мысли по черепной коробке.
Из коридора доносится стук каблуков. Открывается дверь в палату. В проеме появляется блондинистая голова. Надька хнычет. Переступает порог. Вся заплаканная.
Увидев, что я в сознании, тут же бросается к койке. Обнимает за шею.
Мать появляется в палате следом. Раздраженная. Смотрит на все это, сложив руки на груди.
— Илья, я так переживала. Ты жив. Все хорошо? Где болит? — лепечет Белова.
Мама приподнимает брови.
— Выйди, мам. А лучше езжай домой.
Мать кивает и уходит.
Отлепляю от себя Надю.
— Ты как сюда попала?
— Меня твоя жена провела, — довольно улыбается, — она подает на развод. Мы теперь точно можем быть вместе. Она сама так решила. А мы… Мы теперь будем счастливы.
— Я еще раз спрашиваю, как ты сюда попала? — встряхиваю ее за плечи. — Кто сказал, где я? Снова твоя подружка?
Если бы не та врачиха, что оказалась сестрой Рябининой, Света бы никогда не узнала о том, что Надька залетела.
Ну, той козе у меня еще будет ответочка.
— Илья, я… Почему ты на меня кричишь?
— Я позволял тебе приходить, общаться с женой своей, позволял?! — ору на всю палату. Нервы ни к черту.
Тупая курица.
— Я же… Я переживала, — булькает едва слышно и делает шаг назад.
— Я не просил за меня переживать. Вали на квартиру. Я сам тебя найду, когда будешь нужна.
— За что ты так со мной?
— Ты плохо слышишь?
— Я ношу под сердцем твоего ребенка, — воет, хватаясь за живот.
— Только это, — подаюсь вперед и сжимаю пальцами ее подбородок, — тебя и спасает. Вон пошла отсюда.
Надя давится слезами, но уходит.
Она вообще послушная, что, конечно, не может не нравиться. Я уже двано перекидываю рабочие отношения на семью. Мне просто необходима вот эта слепая покорность. Блеск опасения в
