class="p1">***
Зенитчки спрыгнули из кузова остановившейся машины. Водитель хлопнул лейтенанта по руке, показывая на колодец, спрятавшийся между двух домов. — Видал? Если не знаешь, ни за что не найдёшь.
— Товарищ лейтенант, разрешите зайти в тот дом.
Шалдин недоумённо посмотрел на веснушчатого красноармейца. — На что?
— Там мой бывший командир жил, майор Кувшинов, хочу узнать, где он сейчас.
Мужики плескали друг другу на руки, умываясь, после пыльной дороги и Марк разрешил. — Туда и обратно, две минуты.
Боец припустил быстрым шагом к дому с красивыми резными наличниками. Время было раннее, вполне может быть, там ещё спят. Подёргав запертую калитку, красноармеец залез в палисадник, постучал в закрытые ставни. Переполошив местных собак, он крикнул. — Хозяева! Есть кто?
Скрип несмазанных петель подсказывал, что он был услышан.
— Надюха?
— Я, дядя Серёжа.
— Выросла‐то как. Надь, а где Иван Васильевич? Здесь? В городе?
Девушка заправила светлую прядку под тёмный платок и покачала головой. — Папа в Бресте остался, а нас в пионерлагерь отправил.
Зенитчик смотрел на дочку бывшего командира, не зная как попрощаться.
— Езжайте дядя Серёжа. У меня всё хорошо. — угадала мысли молодого человека.
— Ладно, Надюшка ты не обижайся. Действительно пора нам. Маме и Коле привет передавай. — Сергей уже вылез палисадника и отошёл на пару десятков шагов, поэтому не услышал тихий шёпот. — Помру: передам.
В доме Надежду ожидала соседка помогавшая обмывать и переодевать тело покойной. Тётя Юдита пришла поздно вечером, пол ночи успокаивала Надю и практически в одиночку сделала всё необходимое для погребения. Бабушка рассказывала про тётю Юдиту. Гордячку, ранее никогда не здоровающуюся ни с кем из их семьи, приехавшую сюда два года назад из Овруча.
Соседка была женой польского офицера, погибшего от рук украинских националистов в тридцать четвёртом году. Она успела уехать перед началом войны и осела в их городе, у дальних родственников.
Запрет украинских школ, преподавания украинского языка и невозможность украинцам занимать какие либо должности, в двадцатых годах, привели к терактам против поляков. В ответ, правящий режим решил начать "пацификацию". Ими были созданы специальные отряды. Радикалов арестовывали тысячами, сожжены около пятисот домов украинских семей. Был открыт концлагерь, где в общей сложности побывало до десяти тысяч человек, как украинских националистов, так и коммунистов. Несмотря на протесты ОУНовцев, и шумиху в прессе в тридцать втором году, международное расследование Лиги наций постановило — вина лежит на самих украинцах (ещё бы, американцы с Европой сотни миллионов долларов и тонны оружия вбухали в польскую армию, включая помощь своими инструкторами и американскими лётчиками. А потом, вдогонку, послали 70‐тысячную армию французов, посланных воевать против большевизма).
Притеснения, аресты и пытки продолжались, что в будущем выльется для поляков в "Волынскую резню". Нацисты из УПА не пожалеют и бывших друзей из Абвера.
***
Негромкий стук разбудил, чутко спавшего гэбэшника. Старший майор бесшумно (как он думал) поднялся с дивана, накинул китель. Десять секунд и он открывал дверь, уже застёгнутый на все пуговицы и даже был причёсан. — Чванов? Э-э…
Доброе слово и пистолет? А если слов сказать не получается? Остаётся только пистолет. Втолкнув гэбэшника внутрь, расстегнул на нём пояс с кобурой и отбросил в угол. Первая записка легла перед Лигачёвым. Обезоруженный и усаженный за свой стол, тот внимательно её прочитал.
Я не Чванов. Являюсь секретным сотрудником ГУ ГБ. Мне необходимы документы, чтобы покинуть зону военных действий, так как обладаю важными сведениями и способностями.
Он скептически повертел мои каракули. — Кто является твоим непосредственным начальником? Какие сведения? Способности?
Удерживая быстро наглеющего майора на мушке, достал следующую записку.
Обладаю экстраординарными способностями. Для проверки спрячьте руки под стол и покажите любое количество пальцев.
"Страшный" майор положил листочек поверх первого, разгладил их и сунул руки под стол. Широко улыбнулся на его хулиганство, когда он показал одной рукой два пальца, а другой скрутил фигу. Вспомнив "загадку Сталина" про средний палец, показал на левой руке указательный и средний, потом согнул их, выставляя между ними большой. Выпускать пистолет я не собирался, потому использовал одну руку.
Повторив эксперимент ещё несколько раз, Лигачёв проникся. — Что конкретно от меня требуется? — Спросил, очевидно, задумав какую-то гадость.
Мне нужен документ, которому поверят. Фокус с пальцами, это мелочь. Помимо прочего могу мгновенно вычислять немецких агентов. Вспомните из-за чего я к вам попал. Как думаете, стоит мне попадать в плен к немцам? С нормальными документами я смогу выбраться к с своему начальству.
Судя по напрягшимся мышцам и вспотевшей спине, Лигачёв собрался броситься на меня. Сделал шаг назад и погрозил ему пальцем. Тот расслабился. — Без сопровождения не отпущу. — Выставил он ультиматум.
Я неопределённо пожал плечами, ожидая продолжения.
— Хорошо! — Шлёпнул по столешнице. — Сделаем!
Он связался по телефону с дежурным, попросив пригласить к нему сержанта Цуканова, а я, не теряя времени даром, положил перед ним последнюю из заготовленных бумажек, и в темпе вальса покинул помещение. Уходил также, правда теперь под внимательным взглядом из окна Лигачёва.
В последней записке, указывал время и место, где буду ожидать провожатого с документами. Встреча с гэбэшником была назначена на вечер у пожарной каланчи. Покинуть город требовалось быстро, но в темноте у меня преимущество и нужно было время подготовиться. Достав припрятанные у гаража припасы, прорезал в одном из них отверстие для ТТ. Крупы в мешочках, соль, заварка, кусковой сахар и шматок перчёного сала, надёжно держали пистолет в нужном положении. Теперь, повесив мешки на плечо и сунув руку в прорезь, мог в любой момент выстрелить.
Ни в коем разе не собираюсь изображать из себя универсального солдата. Никакой ненужной партизанщины. Моей целью было выбраться из предстоящего окружения, стараясь не привлечь к себе внимания, а для этого надобно хорошо укомплектоваться. Практичная одежда и обувь, ранец и накидка для леса стояли в моём перечне на первом месте. Обворовывать дома, или лавки в разбомбленном городе не хотелось, по нескольким причинам. Прежде всего, это опасно — могут попасться злые хозяева, мародёры, или бдительные служивые. А ещё, это было противным. В доме, где ночевал, я не забирал последнее, или какие либо ценности, но даже от этого было противно. Где же лучше всего разжиться снарягой? Правильно, на складе, всё едино разбомбят, или достанется немцам. Неспешным шагом потопал к железнодорожной станции, где она находится, узнал ещё двадцать первого: мы на ментовской машине мимо неё проезжали.
Предстояло пройти трудный, смертельно опасный квест, чтобы пересечь линию заграждения из милиции, разбавленную красноармейцами. Был на грани, караульный не давал
