понимания общего блага (bien соттип). Подобный подход обусловливает и наш интерес к выражениям чувства несправедливости (sens de Vinjustice), возникающего при смешении различных порядков справедливости, как, например, в случае вторжения рыночного порядка в область, находящуюся за пределами его правомерной сферы действия и релевантности (limites de pertinence).
Но в нашу задачу входит и преодоление культурного релятивизма, к которому часто приводит признание плюрализма. Для этого необходимо, чтобы в фокусе анализа оказалось само чувство несправедливости, возникающее у акторов в ответ на использование неуместных для ситуации форм оправдания (justifications).
Чтобы оценить способность акторов к критическим суждениям, представляется необходимым разработать систему анализа, которая учитывала бы возможность перехода от одного способа обоснования справедливости к другому при сохранении тех же требований к доказательствам (exigences). Именно эти общие для всех выделенных нами порядков величия (ordres de grandeur) требования мы и постарались описать и представить в виде модели града (module de cite). Модель при этом может рассматриваться одновременно и как теория справедливости в ряду других построений политической философии, и как инструмент социологического анализа особой способности или, если хотите, компетенции акторов (capacite), существование которой необходимо допустить, еСли мы хотим понять, как члены сложного общества формулируют критические оценки, ставят под сомнение сложившееся положение вещей, оспаривают позиции друг друга или приходят к согласию. Один из способов верификации этой модели (validite du module) состоит в том, чтобы показать, что она позволяет объяснить трудности, с которыми акторы сталкиваются при попытке обосновать свою позицию с помощью нелегитимных ценностей (то есть ценностей, не отвечающих принципам выделенных порядков справедливости), как это происходит, например, в случае евгеники.
Модель града напоминает некоторые условия, на которых Джон Ролз считает возможным оправдать неравенство между людьми по их общественному положению. Речь идет о втором принципе его концепции справедливости, согласно которому неравенство может рассматриваться как справедливое, только если от него выгадывают даже люди, находящиеся в самом неблагополучном положении, (в нашей концепции это условие соответствует «общему благу»), и если все люди равны в том смысле, что доступ к различным положениям в обществе открыт для всех (Rawls, 1973)- Но особенность разработанной нами модели, одна из целей которой — объединить политическую философию и характерный для прагматизма подход к проблеме суждения, заключается в том, что центральным для нас является разграничение, проводимое между положением (или состоянием) человека (etats) и самим человеком, равно как и операции по приписыванию человеку определенного положения и по вынесению суждений в конкретных ситуациях. Именно анализ самого момента присвоения людям тех или иных «состояний» и позволяет перейти от формального демократического принципа открытости и доступности благ к рассмотрению неопределенности самой ситуации критики. При этом внимание должно уделяться тому, как происходит снятие неопределенности в ходе «испытания» или «проверки» доказательств (epreuve), которые, чтобы считаться приемлемыми, должны не только соответствовать условиям данной ситуации, но и быть обоснованными с точки зрения справедливости на самом общем уровне. Наша модель в принципе исключает возможность постоянного закрепления за определенным человеком того или иного «состояния величия», что проблематизирует сами эти состояния и ведет к постоянным сомнениям в обоснованности их распределения.
В политической философии вопрос о «неопределенности величия» обычно не затрагивается. Однако понимание его значения побудило нас подробно рассмотреть прагматические условия «приписывания величия» конкретным людям в конкретных ситуациях и тем самым перейти из области умозрительных оснований и общих принципов в область социального действия. Именно в этой связи перед нами встал вопрос о вещах (choses) и отношениях между людьми и вещами. Анализ действий, ставящих под сомнение формы величия (grandeurs) в конкретных ситуациях, наглядно показывает роль объектов, которые обязательно должны быть использованы в качестве доказательств для того, чтобы испытание выглядело реалистично. Внимательное изучение связи между аргументами и объектами, приводимыми в их подтверждение, между моделями справедливости и прагматикой позволяет избежать типичных для социальных наук крайностей: объяснения повторяемости и согласованности человеческих действий либо однообразием верований или социальных представлений, либо наличием законов и систем, то есть фундаментальной повторяемостью вещей.
Таким образом, мы ушли от противопоставления культуры и общества, коллективных представлении к морфологии или коммуникации и системы (как это имеет место у Хабермаса).
Социальная связь в испытании вещами
Наш подход позволил нам также отказаться от распространенных в социологии предубеждений, проявляющихся прежде всего в ее отношении к верованиям, ценностям и представлениям, но также и в ее отношении к вещам. Действительно, исследуемые в данном труде формы обобщения {formes de generalite) и величия (grandeurs) оказываются связанными не с социальными коллективами, а с ситуациями, что исключает применение научных подходов, опирающихся на понятия культуры или социальной группы. Индивиды, за действиями которых мы наблюдаем с целью понять их способ обосновывать свою правоту, вынуждены переходить от одного способа использования имеющихся у них доказательств (mode dajustement) к другому и от одной формы величия к другой в зависимости от ситуации, в которую они попадают (epreuve). Это свойство пластичности — характерный признак психической нормальности, адекватности людей, как о том свидетельствуют обвинения в патологии и в особенности в паранойе, показывающие, что анормальность усматривается как раз в неспособности приспосабливаться к смене ситуации.
Что касается вещей, то мы стремимся выявить их роль как практических ограничений (contraintes), оказывающих влияние на вынесение реалистического суждения. Мы отказываемся видеть в них лишь произвольно выбранные опоры для символических инвестиций индивидов, для которых предметы будто бы являются всего лишь средством выражения групповой принадлежности или демонстрации социальных «различий» (distinction) (что, согласно этой логике, совершенно тождественно). Вместе с тем мы не следуем и той форме реализма, которая получила особое развитие в экономике. Согласно этой последней, единственным источником порядка в отношениях между людьми являются вещи, характеризующиеся либо естественной способностью быть предметом обмена и обладать ценой, либо функциональными свойствами эффективности.
Отказываясь как от крайних форм реализма, ведущих к фетишизации, так и от символического деконструктивизма, мы стремимся показать, как люди при помощи вещей пытаются создавать те или иные системы отношений (ordres) и как они придают прочность ансамблям вещей, включая их в уже созданные системы отношений. Иными словами, мы стремимся к динамическому реализму в том смысле, что нам важно выявить саму деятельность по построению порядка, не сводя при этом действительность к неустойчивым и локальным смысловым конвенциям. Теоретический подход, подразумевающий рассмотрение действия в его отношении к неопределенности (incertitude), подсказал нам выбор метода наблюдения: в фокусе нашего исследования оказываются ситуации, в которых привычный порядок вещей подвергается сомнению или критикуется. Этот ракурс нам кажется тем более обоснованным, что мы исследуем французское общество, где критика играет основополагающую
