И он задумался — а что, если вот это и есть настоящее? А он давит его в себе виной перед Ксюшей, мыслями о своей семье и опыте родителей. Но и все это, и даже Яська со своим горшком пока что не перетянули окончательно чашу весов на себя.
Это было, как наркотик — испытывая безумное и бесстыдное желание, удерживать тот самый чувственный голод на самой острой грани — как в рассказе Джека Лондона. Но не с желанием удержать любовь, а тупо цепляясь за остатки мужского достоинства в себе, привычные принципы и исходя из своего понимания верности: пока не переспал — не изменил. Хотя, по сути, он уже предавал Ксюшу — обманывая и обделяя вниманием. И даже обкрадывая, лишив ее близости.
Хотел… как животное, хотел, но не мог позволить ее себе — ни с одной из них. Не давал какой-то внутренний барьер: до принятия того самого решения — нельзя. Табу! Сам понимал, что все это условно, уставал, злился, раздражался! Сорвался и серьезно повздорил из-за какой-то мелочи с Виктором… Но с выбором в пользу одной из женщинах тянул. А может тянул еще и потому, что было в этом его мазохизме что-то тягуче-сладкое, как перед оргазмом — чем дольше оттягиваешь разрядку, тем она яростнее, сильнее и слаще — просто до боли.
А потом лопнуло терпение Елены, и он узнал ее настоящую…
Когда подвозил ее до дома после посещения выставки пейзажной фотографии, она не выскользнула из машины, как всегда, оставляя после себя запах духов, которыми он, кажется, пропитался насквозь… Снимал бы одежду еще на лестнице, если бы мог! Но он просто сразу же проходил в душ, как и во все остальные дни после работы…
А на работе случился дурдом — Спиваков решил ускорить продажу «Стратегии..» Настоящих причин не называл, лицемерил — «старость уже, кхе-кхе… пора на отдых… внуки деда заждались». А может, это было правдой, иначе зачем вообще продавать успешную фирму с солидной репутацией? Но это его дело — имел право. В связи с этим разгребались завалы, наводился порядок в документации и форсировалась текучка. У Вадима были пара дел в процессе, постоянное сопровождение нескольких клиентов в финансово-хозяйственной деятельности, а еще досудебное урегулирование спора. Раньше он как-то разнес бы все это по времени, но сейчас и сам рад был задержаться на работе — смотреть в глаза жене было невыносимо. Старался даже не думать в эту сторону, потому что мысли о них с Ксюшей тащили за собой ненужные эмоции — злость, стыд, вину и даже страх.
И теперь практически каждый день он приходил поздно, долго мылся, сразу же забрасывая пропитанную духами Елены или просто пропотевшую одежду в стирку — интеллектуальный пот намного забористее, чем вызванный физическими нагрузками. Иногда даже отказывался от ужина и падал спать — вырубало на раз. Ксюшу и Янку почти не видел. Спасался так… и понимал — из него получился негодный муж… негодный отец. Выкуклилось, выползло, обозначилось… Или дело не в поганых генах? Ведь до Елены все было иначе? Не прилагая никаких усилий, не принуждая и не ломая себя, он жил, как в раю — надежном, праведном и умиротворенном… привычно спокойном.
Сколько бы еще это тянулось — неизвестно, но такое невнятное развитие событий не устраивало Елену. Она не вышла тогда из машины, а, как по струнке выпрямившись на сидении, почти спокойно спросила… почти:
— И сколько еще будут продолжаться эти игры? Было интересно и увлекательно, но мне надоело!
А потом вздохнула и сама потянулась за поцелуем, глядя ему в глаза. Медленно прикрыла свои и, пряча яркое серебро радужки, опустились ресницы-опахала — ни грамма краски, густые, пушистые. Приоткрылись капризные нежные губы… свежее дыхание коснулось его лица и… он ответил. Целовались они долго, мозг плыл, болело в паху, но совсем рассудок Вадим не потерял и ремень у себя на брюках расстегнуть не дал.
Елена вздохнула, освобождаясь из его объятий и неожиданно выдала:
— Ломаешься, как девственница! Жалко выглядит, Вадим.
И он вдруг понял, что да — все это время он выглядел жалко. Но сам видел это, как реализацию своего права на единоличное и исключительно добровольное принятие решений — и по срокам, и по сути. Сейчас же разозлился… и решился:
— Тискаться по углам не собираюсь. Хочешь — давай поженимся и все будет.
— И ни слова о любви? — хмыкнув, ответила она: — Хочу! Но у меня есть условие…
— Слушаю тебя, — так же по-деловому ответил Вадим.
— Я видела твою дочку… да не пугайся ты так! Застыл… После той первой встречи я узнала о тебе все — и про дочку тоже. Я видела ее, и она мне нравится!
Потом, чуть запнувшись, тихо и устало призналась:
— Я не могу иметь детей. Это не болезнь и не последствия… просто физиология — ранний климакс еще до тридцати. Знать бы… — коротко выдохнула она. И он поежился, почти физически ощутив боль в ее словах.
— Я хочу ребенка.
— Моего? — раздраженно уточнил Вадим. Она перевернула сейчас все с ног на голову, самовольно меняя формат их отношений и ему становилось неудобно в этой новой реальности.
— Нашего. Я уже люблю твою девочку. Яна… — заворковал ее голос, почему-то вызывая этим еще большее отторжение происходящего сейчас: — Кто так красиво назвал это чудо — ты или жена?
— Ксюша, — резко ответил он и вдруг на каких-то странных ассоциациях всплыл в памяти позавчерашний вечер. Встало перед глазами, будто на экране — он входит на кухню, и Ксюша приветливо кивает ему, отворачиваясь от плиты.
— Привет… Помылся? Обедал сегодня или опять не успел?
— Забыл… кажется, — бормочет он.
— Тогда обязательно поешь супа. Нельзя так, Вадь, загубишь желудок, как отец. Будешь? Мы с Янкой ели в обед — вкусно. Только… — улыбается Ксюша, — у меня желтый лук закончился, пришлось зажарить красным, салатным… цвет получился не тот. Но вкусно… поешь?
Боже мой… скрипнул он зубами. Лук, цвет супа… она будто оправдывалась перед ним. Она еще и оправдывается… Куда он катится? Господи, зачем?! Семья с кем — с Еленой? Вместе каждый день, в одной квартире, на кухне?!
Хрипло спросил: — А ты… умеешь готовить?
— Я говорю о серьезных вещах, Вадим! — взорвалась она, — ты мог прогнать меня сразу, я откровенно навязывалась, но ты не стал!
— Прогнать сейчас? — судорожно сжал он руки на руле, поражаясь дикой мысли — что, ее действительно можно было прогнать? И он смог бы это сделать?
— Уже не сможешь. Муж не может… Что вам всем нужно? — прозвучало отчаянно, — сами хоть понимаете — чего хотите?! Смотреть, иметь? Я живой человек и мне не повезло! А в тебе я увидела свое спасение.
— В Яне.
— Да, и в Яне тоже, — сразу согласилась она, — я могу дать ей очень много… во мне столько нерастраченного, Вадим! И я богата. Это мои деньги, не мужа. Я отработаю, даже не сомневайся — телом, связями. Пусть это звучит цинично, но будет сладко — обещаю. Ты отказался съездить и увидеть мой дом, а зря — для девочки там просто рай! Сад, бассейн, песочная горка… сейчас я работаю над новым ароматом — детским… Пожалуйста, Вадим! — отчаянно заглядывала она ему в глаза. Он отвел их в сторону, спрятал.
