посвятил себя, как хвалился он сам, общественной деятельности.
В дни Февральской революции и в последующие за ней месяцы общественный деятель чувствовал себя словно рыба в воде: ораторствовал на митингах и собраниях, сочинял резолюции и приветственные телеграммы, восхвалял «дорогую гостью — свободу», Временное правительство, агитировал за войну до победы.
Когда из столицы пришли вести, что министры Временного правительства арестованы, а Керенский сбежал, исполнительный комитет местного Совета, где численный перевес был на стороне большевиков, созвал в здании оперного театра экстренное заседание. И с этого дня в городе установилась власть, которая в общественных деятелях типа Раздупова не нуждалась. Кровно обиженный такой несправедливостью, Фаддей Владимирович устроился кассиром в кино «Лоранж».
В июле восемнадцатого года город заняли легионеры мятежного чехословацкого корпуса, и Раздупов снова ожил. Он стал членом «губернского комитета спасения Родины», созданного в помощь Уральскому коалиционному правительству. Но это правительство бесследно исчезло. В Сибири и на Урале власть захватил Колчак.
И Раздупову ничего не оставалось, как славить верховного правителя России адмирала Колчака.
Однако вскоре с Фаддеем Владимировичем нежданно-негаданно приключилась беда. Выяснилось, что он в силу своей буйной фантазии и угоднического пыла рекомендовал коалиционному правительству установить для Уральского края отличительный двухцветный знак: ярко-красный и бледно-зеленый. Колчаковцы же приписали ему любовь к красному цвету, то есть к большевизму. Почему, дескать, зеленая часть отличительного знака была в его проекте бледной, а красная яркой? Почему не наоборот?
И однажды утром прохожие увидели, как «Голубые уланы» конвоировали Фаддея Владимировича по мостовой Главного проспекта. Фаддей Владимирович ковылял в порванной крылатке и размазывал слезы по лицу.
Но экс-общественному деятелю повезло: его не расстреляли. То ли «Голубые уланы» не забыли, что он помогал им составлять списки подозрительных и даже донес на одного большевика, приехавшего в город для подпольной работы (Раздупов случайно встретил на улице этого человека, знакомого еще по Казани), то ли были другие причины — тут Фаддей Владимирович терялся в догадках. Несколько месяцев промаялся он без следствия и суда в камере пересыльной тюрьмы, а когда красные войска ворвались в город, был торжественно освобожден вместе с другими уцелевшими заключенными. И получилось, что он тоже пострадал от колчаковцев. О тайных раздуповских делах представители Советской власти не знали.
И вдруг на пути Фаддея Владимировича опять встал Прохор Побирский, ротмистр полка «Голубых улан». Кто-кто, а уж он-то хорошо был осведомлен о сотрудничестве нынешнего библиотекаря с белогвардейской контрразведкой. Ведь именно ему поручили в свое время арестовать подпольщика, выданного Фаддеем Владимировичем...
...Устроившись удобно в качалке, Прохор подбрасывал дрова в печку-голландку и с любопытством оглядывал все вокруг себя. В доме Фаддея Владимировича чувствовалось отсутствие заботливых женских рук. С мебели давно не сметалась пыль, скатерть на столе пестрела пятнами, занавески на окнах, видимо, целый сезон не были в стирке.
— Прошу, Прохор Александрович, не осуждать, — извиняющимся тоном бубнил хозяин дома, доставая из буфета тарелки и рюмки (в заплечном мешке гостя оказались бутылка самогона и свиное сало), — но после скоропостижной смерти Валентины Георгиевны я места себе не нахожу... Одна она, покойница, меня поддерживала... Верьте, Прохор Александрович, домой в последнее время не тянет. Частенько в библиотеке из-за этого изволю допоздна засиживаться...
— Со мной вам скучно не будет! — ухмыльнулся Прохор. — И жаловаться на бытье прекратите. Моя жизнь куда хуже вашей! Вы спокойнехонько обитаете в городе, а я...
— Прохор Александрович, извините, не понимаю, — робко перебил его Фаддей Владимирович, — почему вы возвратились? Вас же схватят и расстреляют! Вас тут каждая собака помнит.
— А вас? — оскалился Прохор. — Молчите? Свечку в храме «Голубым уланам» поставьте за то, что в острог угодили... Обо мне же не беспокойтесь! Борода и седина да плохонькая одежонка хоть кого изменят. Вот вы, Фаддей Владимирович, узнали меня сегодня?
— Нет, не узнал, — чистосердечно ответил Раздупов. — Но на вашем месте, Прохор Александрович, все-таки я бы не рискнул...
— Вам на моем месте не бывать, — неожиданно рассердился Прохор. — Приглашайте-ка лучше к столу. И хочу вам, Фаддей Владимирович, заметить: никогда больше не интересуйтесь, зачем я вернулся...
Так встретились два старых врага Советской власти, яростно ненавидящих новую жизнь, людей и... друг друга.
XIV
Раздупов быстро захмелел.
— Вы не сожалеете, Прохор Александрович, — пьяно улыбнувшись, поинтересовался он, — что потеряли свое прежнее значение для народа?
— Что это вы в такую дурацкую философию ударились? — спросил Прохор.
— Я не только в философию ударился, — икнул Фаддей Владимирович, — я с горя и коллекционером сделался. Пуговицы собираю, марки почтовые, книги интересные.
Он с трудом встал со стула и, шатаясь, подошел к этажерке с книгами. Пожалуй, это была единственная вещь в комнате, о которой хозяин мало-мальски заботился. Во всяком случае, пыли на ней не было.
— Я хочу спать! — резко сказал Прохор. — После дороги надо отдохнуть...
— Отдадим должное коллекционированию! — начал было возвышенно Фаддей Владимирович, но Прохор без всякой церемонии подвел хозяина к кушетке.
— Вы пьяны, — цыкнул он. — Спите!
— Я... я...
— Спите!
— Не желаю...
— Я говорю: спите!
И не прошло минуты, как Фаддей Владимирович захрапел.
— Готов! — презрительно поморщился гость и, не став ничего убирать со стола, направился в маленькую комнату, служившую Раздупову спальней.
Спрятав там под подушку миниатюрный браунинг, он стянул с себя штиблеты, швырнул на табуретку куртку, выключил свет и полураздетый плюхнулся на не очень-то мягкую постель. Хотя шло к утру, спать не хотелось, в голову лезли невеселые мысли.
В присутствии Фаддея Владимировича Прохору удавалось играть роль человека, которому море по колено. Но, оставшись один, бывший ротмистр почувствовал, что его наигранная самоуверенность исчезает. Нечаянная встреча с милиционерами в сапожной мастерской спутала все карты.
В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое июля девятнадцатого года Прохор Побирский вместе с казаками атамана Дулепы сжигал на станционных путях главного городского вокзала все, что отступающие колчаковцы не могли забрать с собой. Белогвардейских войск в городе уже не было, бесчинствовали лишь одни дулеповцы. И в самый последний момент Прохор по оплошности чуть не попал в плен к красным разведчикам. Однако судьба смилостивилась над ним: спасли предрассветные сумерки, и ротмистру удалось вырваться и ускакать на своем резвом жеребце.
А дальше началась катавасия. Колчаковские армии откатывались в глубь Сибири. Вместе со всеми драпал и отряд полковника Кири, в котором теперь числился Прохор. Еще за
