в расположение на занятия – сказал он и пошел в сторону лагеря. Я неспешно выдохнул из себя воздух вперемешку с тревогой. Зачем он приходил, заблудился что ли, смотря вслед его детской походке.
Иду с проверкой на учебную заставу. Сметающий все на своем пути «афганец», только что отбушевал, пески улеглись, и замутненное пыльной бурей солнце вновь ненадолго очистилось, запылало на закате с прежним усердием и жаром. Но душные синие сумерки уже наваливались на барханы, и пустыня цепенела, готовая погрузиться в ночь… Завыли шакалы. Они постоянно кружили вокруг лагеря в поисках отбросов. Особенно нравилась шакалам наша собачья застава. Но отбросов было мало – сами все съедали.
Проблема питания стояла перед нами постоянно. Есть хотелось круглосуточно. Ибо селедка не давала нужного количества жиров и витаминов. В один из дней кто – то сказал, что на кухне сделали плов из барашка. Все кто был в палатке, быстро помчались в сторону столовой. Действительно на костре стоял большой котелок и повара – азиаты, что-то колдовали над ним. Пахло вкусно, мясом и пряностями.
По завершению приготовления, нам кинули в тарелки по порции дымящегося плова. Мы как волки кинулись рубать это божественное блюдо. Мясо было какого-то странного вкуса, жесткое, но мы были уверены, что это баранина, так как многие из нас ее толком не ели. Когда мы, облизывая ложки, гладили распухшие животы, поинтересовались, что это было за мясо. Хитрые азиаты только смеялись и говорили что «мясо полезное». Кто – то отойдя отлить, вдруг дико закричал, мы рванули на крик и обнаружили потроха собаки. Многих вырвало прямо там, более крепкие побежали бить поваров…
Большие проблемы были с наглядной агитацией. Кроме больших ватманов ничего не было, даже ножниц, поэтому мы изымали из посылок все «колюще и режущее». Рисующие, хорошо пишущие бойцы были на вес золота. Мы их лелеяли, воровали друг и друга или брали в «аренду».
Подслушал разговор, когда хитрый курсант Черников, уговаривал моего писаря перейти в его роту:
– Подумай боец, подумай хорошенько, скажи, что жить без связи не можешь, – майор Назаренко разрешит. Что тебе собакам хвосты накручивать? Ты у кого хочешь, спроси, и любой тебе скажет: у связистов не служба, а рай. У тебя девчонка-то есть? Нет? Чего же теряешься? А то бы захотел – мог с ней, когда хочешь поговорить или с мамой. Хоть с самой Москвой.
Я тихонько подкрался и ущипнул Черникова за задницу. Тот от неожиданности подскочил и, обернувшись, послал меня.
– Ты ему еще расскажи, что он в связи каждый день будет шоколад кушать и в Кремль звонить. Посмеялись.
– Вообще никто не пишет и не рисует, – жаловался Черников. Хоть самому садись и боевой листок рисуй.
– Вот и рисуй, а моих бойцов не трожь. У меня из рисовальщиков – полтора человека.
Выхожу вечером покурить из палатки. Пески, пески, пески… Великая пустыня Каракумы, где её край? Где-то есть другая Туркмения: хлопковые поля, виноградники, нефтяные вышки и города, даже Каспийской море. Здесь же нет ничего, даже колодца, воду привозили на машинах, только линии электропередачи напоминают о цивилизации. Пески, пески, пески…
Прискакал суслик Гоша и замер в нескольких метрах надеясь на угощение, у меня с собой ничего не было, кроме старой мятной конфеты. Сняв обертку, я начал подзывать Гошу, неожиданно он большими прыжками приблизился ко мне и взял конфету. Также быстро скрылся в пустыне. Фантастический зверек.
Моментально, как коршун, налетел туман, стало зябко. Пошел в палатку. Гоша скакал за мной и требовал что-то еще – кислая конфета ему не понравилась. Тут самому найти, что-то пожевать подумал я и показал суслику дулю.
Утро. Постепенно наши замершие за ночь тела начинали шевелиться и издавать какие-то звуки. Кто-то стучал умывальником, вода журчала и стекала в ведро. Кордюков кряхтел и чесал пятку в большом вязаном носке. Хотюн, смотрел на тюбик зубной пасты как на крест животворящий. Арсеньев, закончив умывание, закричал:
– Подъем пираты! Форма одежды номер два, ползком в пустыню!
– Пошел в жопу! – вяло ответил я и пошёл умываться.
На улице был молочный влажный туман. Через полчаса солнце, поначалу робко проглядывавшее сквозь туман, неожиданно быстро вернуло резкость очертаний окружающих предметов, соединив их в единую картину. Вынырнули из вязкого тумана палатки, четко просматривался горизонт. Погода здесь менялась быстро и в разные стороны от холода до жары, от дождя до солнца. Побрел в туалет. Их на учебном пункте было два – один для личного состава и второй поменьше для офицеров.
Это были почти единственные «здания» сколоченное из досок в виде длинного барака. Под ним была вырытая огромная яма, сверху покрытая деревянным полом в котором было множество дырок. Такая «сота» для сранья. Глаза на подходе к этому сооружению сами собой закрываются – больно. Инстинкт самосохранения. Запах может выжечь зрачки.
Внутри солдатского туалета процесс идет полным ходом и днем и ночью, как-никак полтысячи человек испражняются. Со стороны зрелище выглядит дико – человек сорок, кряхтят над прорубями в грязном деревянном полу. Никаких перегородок. Все напоказ. Одна сторона – белые задницы выстроились в длинный ряд. Другая в лицах. Кто курит, с шумом выпуская дымные струи, кто трет газету в руках, чтоб мягче была, для применения. Полный коллективизм, и это отторгает. Да ведь туалет – это таинство. Дома – это нагретый задницей стульчак. Здесь все гадили, «взявшись» за руки, сидя рядом друг с другом.
В солдатском туалете вспыхивали ссоры, доходящие до драки. Допустим, сидит боец в позе усталой курицы, а рядом другой воин мочиться в соседнюю дырку на уровне твоей головы. Капли мочи при «промахе» летели на сапоги и ХБ. Сначала было всем неудобно, потом – «человек ко всему привыкает».
Офицерский сортир был поменьше и не такой вонючий, так как соответственно людей пользующимся им было не много. У нас были перегородки и хоть какое-то ощущение уединенности.
Однажды в начале учебного пункта, курсант Игорь Толстогузов расслабившись, читал газетку сидя над своим гнездом. Все было хорошо, но тут снизу его по попе кто-то погладил. Игорь как коршун подлетел вверх и проорал:
– Ёксель – моксель! Екарный бабай! – и пытался дрожащим голосом обьяснить окружающим, что же произошло. Все начали поднимать и спасать свои задницы от неведомого врага. Картина уморительная.
Оказалось все просто – курсант Женя Домошенко уронил в дырку свою шапку и полез ее поднимать. По бокам туалета песок осыпался и дерьма на дне было еще мало. Видя над головой чью-то задницу, Домошенко не удержался и осторожно
