за мной погоня!
— Где спрятать? — растерявшись, спросила Фрида Брентен. — Здесь, у нас?
— На чердаке, бабушка.
Виктор проворно снял висевший на стенке кухонного шкафа ключ и единым духом взбежал по лесенке на чердак. Раненый беглец последовал за ним, Фрида Брентен дежурила у дверей.
Почти бесшумно Виктор спустился с лестницы и прошмыгнул в квартиру.
— Ты запер снаружи?
— Запер, бабушка.
— Так! А теперь включим свет! — Она включила все лампы в кухне и в столовой. Фриду Брентен вдруг будто подменили, она держала себя так, словно ничего не произошло, словно не она за несколько минут до того вся тряслась от страха. Виктор с удивлением смотрел на нее — ведь с улицы все еще доносились шум и вой, хотя и слабее прежнего.
— Бабуля, — шепотом спросил он, — ты уже не боишься?
— Тише, дурачок! С чего это мне. Бояться?
Такой ответ вконец озадачил мальчика.
В дверь постучали, властно, настойчиво. Фрида Брентен приложила палец к губам, показывая, чтобы Виктор молчал, и пошла открывать. На площадке стояли двое полицейских и три штурмовика.
— Слава богу! — встретила их Фрида Брентен. — Прошу вас, входите.
— Почему «слава богу»? — спросил один из полицейских.
— А потому, что вы здесь. Теперь уж этот ужасный шум на улице прекратится!
— Сюда кто-то вбежал! — Полицейский так пристально посмотрел из-под каски на Фриду Брентен, точно хотел пронзить ее взглядом.
— Ко мне? — Она подняла на него глаза, в которых светилось простодушие. — Этого только не хватало.
Вдруг у нее сперло дыхание. Кто-то спускался с чердачной лестницы. Но тут же она увидела, что это был штурмовик.
— Дверь на чердак заперта, — сказал он.
— Она у вас всегда на замке? — спросил полицейский.
— Само собой, — ответила Фрида Брентен. — Дать, может, вам ключ?
Виктор посмотрел на нее испуганными глазами. Фрида Брентен сняла ключ с гвоздя. Полицейский сказал своим:
— Если дверь на замке, значит, туда никто не мог проскользнуть. Он где-нибудь в другом месте.
Один из штурмовиков настойчиво повторял, что своими глазами видел, как парень вбежал сюда.
С минуту полицейские и штурмовики еще поколебались, потом ушли. Фрида Брентен заперла двери, но не отходила от них. Она слышала, как эти молодчики спорили между собой, слышала, как они спустились с лестницы, как вышли на улицу.
Только теперь она повернулась и взглянула на Виктора.
— Ушли.
Мальчик бросился ей на шею.
— Как ты замечательно все это устроила, бабуленька!.. Ох, как здорово!
А Фрида Брентен почувствовала, что силы вдруг оставили ее. Шатаясь, добралась она до дивана.
— О господи, как же мне было страшно!
Малютка уснул в дедушкином кресле. Пока Фрида Брентен переносила его в кроватку, Виктор сбегал на затихшую улицу. На мостовой валялись груды сломанной мебели, помятые ведра, осколки стекла и черепки цветочных горшков, но людей нигде не было. Через каждые несколько минут проходили полицейские патрули. Недалеко от Циммерштрассе стояла группа полицейских. Виктор внимательно вглядывался в подъезды на противоположной стороне улицы, не засели ли где-нибудь шпики. Не заметив нигде ничего подозрительного, он решил, что уже можно запереть внизу входную дверь и привести беглеца в квартиру. Надо ему сделать перевязку, и пусть умоется и почистится. «Как хорошо, — думал Виктор, — что мы спасли его!»
— Бабушка, дверь внизу я запер. Сейчас сбегаю за ним.
— Раньше согрей воды, надо ему привести себя в порядок.
Виктор поставил кастрюлю с водой на плиту и помчался на чердак.
Беглецу, вероятно, еще и восемнадцати лет не исполнилось. Это был цветущий юноша с милым лицом. Смеясь от радости, что нацисты ушли несолоно хлебавши, он благодарно пожал руки Фриде Брентен и Виктору.
— Меня-то с превеликим удовольствием сцапали бы!
— Вам бы, конечно, изрядно попало? — спросила Фрида Брентен.
— Что говорить! Они бы из меня котлету сделали, а потом бросили бы в концлагерь.
— Так у вас, наверное, все поджилки от страха тряслись, а?
— Не без того! — сказал юноша, вытирая лицо. — Ах, я запачкал кровью полотенце.
— Пустяки. Однако дайте посмотрим, что там у вас? Здорово досталось? Ранку на голове нужно перевязать. Пластырь, кажется, у меня есть. — Но раньше чем пойти за ним, она прибавила: — Вы ведь отлично знаете, что вас ждет, если вас поймают, и все-таки лезете в драку…
— А то как же? — ответил комсомолец. — Честный рабочий иначе поступить не может. Если им все спускать с рук, они в бараний рог скрутят нашего брата.
Фрида Брентен пошла за пластырем и бинтами.
Виктор торопливо сказал:
— Она говорит не то, что думает. Мой дедушка тоже коммунист, и он в концлагере.
— Ее муж?
— Да, — с гордостью ответил Виктор. — И мой папа коммунист, он скрывается. Его ищут.
Молодой рабочий радостно засмеялся.
— Ого, значит, мне повезло… Но как же вы, — сказал он Фриде Брентен, вернувшейся с перевязочным материалом, — уговариваете рабочих не бороться против нацистов, если ваш собственный муж в концлагере? Это же его тюремщики! Если с ними не бороться, так ведь и муж ваш до конца дней своих не увидит воли!
— Дайте-ка сюда голову! — строго сказала Фрида Брентен.
И ее подопечный, сидя на стуле, еще пригнулся, чтобы маленькая женщина могла его перевязать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Под вековыми буками и липами, по ухоженным дорожкам вдоль высокого берега плавно текущей Эльбы, по которой вверх и вниз двигались пузатые баржи, прогулочные катера, шли Вальтер Брентен и Эрнст Тимм.
— Неужели все это еще существует?! Эти сережки и эти почки на ветках и веточках! — тихо говорил Вальтер. — А воздух! Он прямо-таки вкусный, никакого сравнения с городским! — Вальтеру казалось, что он никогда еще не видел такого высокого, такого ясного лазурного неба.
— Гениальная мысль пришла тебе в голову, Эрнст, перенести сюда нашу встречу.
— Не правда ли? — подхватил Тимм. — Время от времени надо подышать запахами трав и молодой листвы, понаблюдать за жучком, разгуливающим по твоей руке. Но давай к делу… Ты, значит, подтверждаешь, что среди рабочих ведутся споры о долговечности диктатуры Гитлера — надолго ли она утвердилась, или это лишь временное явление. Если большинство рабочих полагает, что это явление временное, то мы обязаны сказать им: все зависит от нас самих. Только мы, рабочие, можем сократить пребывание фашистов у власти. Ведь многие вполне серьезно говорят: если фашистская диктатура лишь временное явление, так зачем подвергать себя опасности? Согласиться с этим — значило бы прийти к социал-демократическому девизу: ждать, пока явление само себя изживет. Это, в свою очередь, означало бы — и тут спорить не приходится — капитуляцию, то самое, чего жаждет гитлеровская банда. По-моему, в своей передовой ты должен подчеркнуть, особо
