Книга Эти ведьмы не горят - Изабель Стерлинг

Мы по-прежнему в земле.

Лишь ценой самоконтроля, который вбивали в меня с рождения, я не поддаюсь панике. Касаясь земли, я умоляю стихию отпустить меня, но она до сих пор пропитана силой моей бабушки. Теперь ее магия сильна и неуступчива, она сама подобна леди Ариане.

Отсюда нам не выбраться.

– Чушь какая-то! – бурчит Вероника, убедившись, что мы одни. – У меня сегодня три вечеринки в честь выпускного. Я маникюр испорчу.

Я закрываю глаза, отчасти чтобы не закатывать их из-за неадекватных приоритетов Вероники, и опять борюсь с силой земли, умоляя чуть сдвинуться, смягчиться, ослабить хватку. Бесполезно: реакции – ноль.

– Может, не стоило прилюдно использовать магию? Ты бдительность потеряла.

– Если бы не твой безрассудный страх перед Кровавыми Ведьмами, леди Ариана ничего не узнала бы. – Чертыхаясь, Вероника борется с непреклонной стихией. – Ты не меньше меня виновата.

– Нет ничего безрассудного в страхе перед тем, кто пытался тебя убить! – огрызаюсь я, и Вероника затыкается. Я продолжаю сопротивляться, но чувствую себя муравьем, пытающимся сдвинуть гору. Усложняет дело и то, что земля всегда была моей слабейшей стихией.

Вероника преуспела не больше. Она стонет, сопротивляется, но безнадежно вязнет в почве.

Пока мы напрягаем магическую энергию, чтобы выбраться из вертикальных могил, я мысленно возвращаюсь к прошлому вечеру. Зачем регулярам устраивать подобное? Чего они надеялись добиться? И наконец, чьих рук это дело?

Главным подозреваемым по-прежнему кажется Эван, учитывая его покупки в «Котле», хотя вину парня они не доказывают.

А Нолан? На жертвоприношение он отреагировал бурно. Он и впрямь разозлился или таким образом скрывал свое участие? До нашего с Джеммой приезда в лес у него было предостаточно времени, чтобы совершить обряд.

Или наговоры ни при чем? Может, Саванна пыталась меня подкозлить? Поскользнулась в кровавой луже и наврала, что видела убегающего, поскольку хотела скрыть свое преступление?

– Бесполезно! – вздыхает Вероника: на ее лбу проступил пот. – С магией леди Арианы нам не совладать.

Вероника права, но я об этом не говорю. Я молчу. Что бы она ни думала, случившееся – ее вина. Ветерок усиливается и колышет траву, которая фактически находится на уровне наших глаз. Землю верховная жрица заговорила, а воздух не тронула.

– Помнишь, как Гейб в восемь лет без разрешения сбросил связывающий амулет на праздновании Белтейна?[5] – спрашиваю я и, вопреки всему, улыбаюсь при упоминании младшего брата Вероники.

Она смеется.

– От танцев вокруг майского дерева у него закружилась голова, и он закрутил целый циклон, едва не погубивший сад леди Арианы. – Взгляд Вероники становится сердитым. – Первое посвящение Гейбу за этот проступок лишь на две недели отложили.

– Он был ребенком. Разумеется, его наказали мягче. – Я хмурюсь. – И окружали его тогда члены ковена, а не регуляры.

– И к чему ты ведешь?

– К тому, что у меня есть идея. – Магическая сила буквально вибрирует под кожей – я тянусь к воздуху и подчиняю его себе. Сначала он сопротивляется (воздух – стихия увертливая), но вскоре покоряется моей воле и начинает крутиться.

Предельно сосредоточившись, создаю небольшой циклон и не даю ему слишком разрастаться. Мини-торнадо распускает мне волосы и хлещет ими по лицу. Когда ветер достигает максимальной скорости, направляю воронку в землю. Почва взлетает вверх, словно брызги фонтана: моя импровизированная «лопата» бурит и разрыхляет ее, ослабляя тиски. В контроль над воздухом я вкладываю всю себя, пока не забиваются мышцы и не тает магическая энергия. Я искренне надеюсь, что моих стараний хватит.

Когда торнадо стихает, а почва перестает фонтанировать, наши с Вероникой физиономии перепачканы грязью. Вылезаю из развороченной могилы и падаю навзничь, чувствуя, как грудь ходит ходуном от натуги.

– Здорово! – улыбаясь, хвалит Вероника. Если бы не знала ее лучше, решила бы, что она мной гордится. Тепло ее взгляда и знакомое «мы против всех» пронзают броню вокруг моего сердца.

Я так не могу. Уже не могу.

Пока Вероника, набрав в грудь воздуха, выползает на траву, я поднимаюсь и ухожу с полянки, сопротивляясь ветру, тянущему назад.

– Ханна, подожди!

За спиной хрустят ветки: Вероника бросается вдогонку. Она останавливает меня как раз за один поворот до машин, и пока мы еще скрыты из вида.

Я отстраняюсь от ее прикосновения.

– Чего тебе?

Вероника делает шаг вперед, но не огрызается. Она выглядит… смущенной.

– Зачем ты это сделала?

– Что?..

– Заступилась за меня. Перед леди Арианой и другими. Зачем?

Заставляю себя пожать плечами, но движение ограничено близостью Вероники.

– Не поймай меня Бентон, я поступила бы так же.

– Не знаю… – Она качает головой, приближается еще на шаг и ведет пальчиками вниз по моей голой, испачканной землей руке. – Думаю, все гораздо сложнее. – Вероника переплетает наши пальцы. – Ты до сих пор меня любишь?

Вопрос Вероники терзает сердце: мне удается лишь покачать головой в ответ. Я вырываюсь из ее тисков и отступаю. Нельзя показывать, что моя кожа остро реагирует на ее прикосновения. Что ее слова когда-то были абсолютной правдой.

– Ладно тебе, Ханна! – У Вероники срывается голос, а я не в силах на нее взглянуть. – Нам было так хорошо вместе!

Нет, не было.

– Сейчас мне не до этого. – Я пробую отвернуться, но Вероника встает у меня на пути.

Она подходит ближе, и меня накрывает знакомый запах: цветочный гель для душа, кокосовый шампунь, приправленный легкими земляными нотками. Вероника наклоняется и прижимается ко мне лбом.

– Не отрицай, что скучаешь по мне, – шепчет она, обдавая мое лицо теплым дыханием. – Я очень по тебе скучаю.

Хочется сказать ей «нет» и заявить, что никогда не любила ее, но не могу. Я ее любила. Сначала как подругу, потом как девушку, за которую собиралась замуж. Сейчас, когда она так близко, я помню лишь об этом.

Я молчу, а Вероника приникает ко мне. А затем я взлетаю.

От прикосновения теплых губ к моему рту все чувства, которые я пыталась гасить, вспыхивают с новой силой. Любовь, страсть, жар всего пережитого. Здравому смыслу вопреки, я отвечаю на поцелуй. Ни капли нежности в происходящем нет. Есть отчаяние. Голод. Много боли.