к воротам, а сердце колотилось все сильнее и сильнее. Высоченные, в три сажени стены из тесаного камня подавляли, заставляли чувствовать себя крошечным никчемным муравьишкой у подножья вечности. Башни же, казалось, и вовсе скребли небо по мягкому животу. Бертран задумался, не цепляются ли облака за шпили? Тут же споткнулся, упал. Окружающие заржали, тыкая пальцами.
— Гля, ну ты, гля, совсем деревня! Тебя как из амбара выпустили?
— И смотри, сразу в дерьмо сунулся! К родному!
— Щас полежит, начнет брюкву сажать! Не поднимаясь!
Суи закопошился, подскочил, снова чуть не упал, побежал, лавируя меж телег. Лицо и уши горели от стыда. Он во что-то врезался с разбегу, грудь ожгло болью, а задницу — булыжной твердью.
— И куда это мы так несемся? — спросили сверху. — Украл чего? Признавайся сразу, мы сами накажем!
— А? Что? Кто украл? — ничего не понял Бертран.
— Ты, кто ж еще! — стражник, пожилой усатый дядька в ржавом гамбезоне с многочисленными прорехами, ухватил лежащего Суи за плечо, вздернул наверх. Опытным ухом оценил звук, с которым пустой мешок хлопнул по тощей спине.
— Я не крал! — поперхнулся от обиды Бертран.
— Вижу! — хохотнул усач. — Тупой ты для такого! А ну кыш отсюда!
Добротный пинок пришелся в многострадальную задницу. Бертран пролетел пару саженей, снова шлепнулся на мостовую.
— Кыш! Кыш! А то за цагру возьмусь!
Что такое «цагра» узнавать не хотелось категорически [сие — тяжелый арбалет, если кто не помнит первые книги]. Поэтому Суи быстрой ящерицей, на четырех костях, юркнул в ближайшую подворотню. И только там, когда сумел перевести дух и вытереть пот, он понял, что стражник-то, на самом деле — благодетель! Пнуть-то, пнул, и пребольно! Зато в Таилис прямо таки внесло! И даже без положенной мзды.
Почесав ушибленные места, Бертран хмыкнул, лихо плюнул на ближайшую стену, полюбовавшись, как плевок разбился о кладку. И двинулся на поиски приключений. В городе он, в конце-концов, или где⁈
* * *
Пробуждение было до крайности тягостным. Город городом, стены стенами, а ночевать под забором, под чахлым кустом смородины, все равно холодно, жестко и невысыпательно.
Бертран, кряхтя, поднялся, пытаясь расшевелить закоченевшие члены. Все тело ломило, а в ушах начинал нарастать легкий гул — верный признак простуды. Еще немного, и ручьями польются сопли, голова станет расколотым кувшином, а кашель начнет разрывать грудь. Можно будет лечь обратно под куст и злорадно надеяться, что когда начнется лето, жаркие лучи солнца заставят залежавшегося покойника провонять всю округу.
— Надо что-то менять, — вытер мокрый нос Суи и заперхал, пытаясь прокашляться. Комок встал поперек горла и застрял, ни туда, ни сюда.
— Кхе-кхе, — снова зашелся Бертран, сильно ударил себя в грудину. Слизь вылетела, расплескалась мерзким комком под босыми ногами.
Суи отдышался, справился с кружащей головой.
Утреннее солнце неохотно вылезло на небо. Вроде бы весна, а мрачность и холод, как в конце осени. Наверное виноваты каменные стены, что выпивают тепло и жизнь из каждого, кто рискнет надолго тут задержаться.
— Город — страшная сила! — Бертран снова вытер сопли и медленно побрел к рынку. Там иногда выпадала мелкая работенка — помочь разгрузить телегу, донести до дома мешок… Платили мало и не всегда, но это лучше, чем подыхать с голоду.
Суи похлопал себя пустой ладонью по плечу, с тоской вспоминая надежную теплоту обмотанного шнуром топорища. Но топор, кольчуга, сапоги и большая часть денег лежали в глубокой яме у двух приметных сосен — деревья переплелись стволами — сущая девичья коса! С собой в Таилис Бертран захватил только нож убитого пастуха, да десяток грошей — на первое время. Гроши давным-давно были проедены, а на отполированном когда-то клинке начали появляться рыжеватые пятна — дыхание ржавчины.
И что обиднее всего, даже приключений никаких не выпало! Город оказался удивительно скучным, грязным и тоскливым местом. Что хорошего в местной жизни находили потомственные горожане, Суи понять не мог, как не старался. С другой стороны, если ночевать в теплом доме на мягкой постели, возможно все выглядит немного иначе? Кто знает…
За нехитрыми размышлениями, Бертран добрался до рынка. Сперва сунулся к мукомолам, но у тех поставка была вчера, а сегодня пришло всего полдюжины мешков крупчатки, а ради такого нанимать работника… Жаба горло передавит!
Не смутившись неудачей, Суи направился к зеленщикам, но и там ждала неудача. Потом — к горючникам. Но, как назло, ни колоть, ни разносить дрова необходимости не было.
Будь это вчерашний день, то у невезучего поденщика оставался последний вариант — в кирпичный цех, к мастеру Маге. Но плата за работу настолько не соответствовала оплате, что мастера вчера вечером кто-то сунул головой в сральник. И держал, пока из мастера Маги не вышли последние пузыри. С обеих сторон. Теперь у дома покойника деловито выли его жены, размазывая по усатым лицам вымышленные слезы. Любимые овцы блеяли с заднего двора. Не скорбели по мертвецу только парочка слепых нищих, притулившихся у забора. До Бертрана доходили слухи, что Мага хреново делал не только кирпичи…
Оставалось только шататься по рынку, в надежде, что какой-нибудь хозяйке понадобиться помощь, чтобы донести пару набитых корзин до дому…
Впустую прошатавшись до полудня, Бертран, обессилев, присел у входа в кабак. Оттуда пахло едой и выпивкой. Кружилась голова, тряслись руки и ноги.
— А я ведь даже городского пива не попробовал, — горько вздохнул Суи. Нужно, пока живой, уходить из Таилиса, откапывать захоронку и пробовать какой-то иной путь. Парень больно задел локтем рукоять ножа. По всему телу словно молния пробежала. Что он творит? Куда катится его жизнь⁈ Не такую судьбу он планировал для себя и города!
Злость подбросила, словно вилами в зад кольнули, придала сил.
Бертран хищно прищурился, ощутив себя орлом, сидящим на отвесной скале. Кто ты, та глупая утка, что первой попадет в стальные когти повелителя неба?
Глава 7
Четкий, по жизни ровный
Все оказалось проще, чем Суи ожидал. Намного проще! Хотя, разумеется, не так гладко, как могло бы пойти, поверь он Хунтею. Покойник-то, щеголяя красивым и сложным словом «криминальмаэстро», про некоторые детали умолчал. Наверное, потому что и сам их не знал. Впрочем, на утопленника Бертран и не думал обижаться — какой смысл поносить того, кого раки доедают?
Встреченный в темном переулке толстяк, увидев блестящий (Бертран, пока сидел в ожидании, тщательно стер все пятна) клинок, побледнел, покраснел, покрылся каплями крупного, остро воняющего пота… Но кошелек отдавать не захотел. Наоборот, распахнул было пасть — то ли на помощь хотел позвать, то ли по-простецки обругать нахального грабителя. Суи опередил, изо всех сил ударив рукояткою в ухо. Толстяк съежился, сдулся, рухнул на колени, закрыв голову руками. И тут же передумал вопить.
Бертран лихорадочно охлопал пояс, сдернул увесистый мешочек, и, с трудом сдержав желание уподобиться всполошенному зайцу, пошел медленно и степенно. Как пристало почтенному жителю восхитительного Таилиса, а не глупой деревенщине, которая без году неделя прожила средь высоких стен и трехэтажных домов! Хотя столь хитрые сооружения, если не врать себе, все же малость пугали. А как не выдержат, а как сложатся разворошенным муравьиным домом? Бертран такие дома старался обходить стороной. Внутрь его не звали — некому. Да и к лучшему.
Не успел Суи отойти и на десять шагов, как на несчастную оглушенную страхом и метким ударом жертву, накинулись мальчишки, которые до этого болтались поодаль. Миг, и на толстяке остались только поношенные шоссы. Сущая стая гиен! Разве что куски плоти не вырывали. Впрочем, последнее не точно.
Разумеется, Бертрану, который в этот момент чувствовал себя победителем по жизни, было совсем не до злоключений отожравшегося неудачника! За пазухой лежал кошель, мелодично позвякивающий на каждом шагу, за поясом, на спине, грелся верный нож, а пустой желудок предвкушал скорую встречу с жареным мясом и пивом. А то и вином! Надо же попробовать напиток тех, кто идет по жизни ровно и четко! Иначе победа будет неполной.
Благоразумно решив, что отмечать первый успех в трех шагах от валяющегося в грязной луже бесчувственного тела, выйдет слишком нагло — сверх меры искушать судьбу чревато, Бертран прошел мимо «Ебливой овцы», первого кабака, если идти в глубь квартала. На облупившейся
