иллюзорностью, он скорее настоян на лёгкой горчинке зверобоя. Часами вдыхаешь и пресытиться нельзя, раз от разу новый оттенок ощущаешь.
— Тебе под стать, — вдруг посерьёзнел Антон, привлекая к себе жену.
Август стоял жаркий, заросли зверобоя колыхались повсюду у опушек. Местным жителям крошечные нежно-жёлтые цветочки на тонких стебельках служили чуть ли не культовой травой. Её засушивали пучками и заваривали вместо чая. Антон с Ирой уютно устроились в одном из домиков на плёсе. По утрам они окунались в будоражащую теплынь речки, быстро завтракали и спешили в лес. Возвращались за полдень с охапками, тут же раскладывали и сушили в тени. Вяжущий горьковатый дух сохнущей травы волнами ходил по домику, и они сутками напролёт купались в нём. А по вечерам Ира пристрастилась пить свежий отвар зверобоя. Так улетела неделя, за ней — другая. Потом небо стало хмуриться, и жена предложила для разнообразия наведаться в город.
Помнить-то Антон помнил, что в этих краях жил до ухода на фронт дед бармена. Но откуда начать поиски? Для очистки совести посетить местную гор. справку? Там их улыбчиво выслушали и посоветовали обратиться к известному любителю старины, в прошлом учителю истории. На счастье, старичок оказался дома, хотя гостей встретил без особой охоты.
«Очередные потомки старинного дворянского рода? Сколько ж их развелось за последние годы? — ворчал он про себя с раздражением. — Опять попросят восстанавливать генеалогическое древо».
— Скажите, фамилия Водопьянинов о чём-нибудь говорит? Недавно в Варшаве я встретил его потомка, — неожиданно спросил Антон.
— Что-то знакомое, — задумался неприветливый старик.
— Я физик, был в командировке в Польше, — пояснил Антон.
Старичок переменился в лице:
«Учёные из Москвы, серьёзные люди, а я их на крыльце держу!»
— Пойдёмте, расскажете всё подробно, — предложил он, чуть ли не силой таща их в дом.
Большая, светлая горница выглядела захламленной. Стены сплошь со старинными фотографиями в потёртых деревянных рамках. Кое-где вкрапления — неброские акварели, чередующиеся с этюдными зарисовками маслом. Ниже — самодельные стеллажи с кипами дореволюционных газет. Усадив гостей за стол, учитель долго всматривался в потёртый кондуит.
— Пожалуйте пока чайку с нашим брусничным вареньем, я скоро, — вдруг заявил он и удалился.
Тем временем за окнами собралась из залесья и разгулялась гроза. От заволокших небо туч в горнице незаметно стемнело. Важно смотревшие со стен купцы в сюртуках и франты в цилиндрах остались равнодушными к хлёстким порывам дождя и дальним перекатам грома, а у Антона с Ириной возникло ощущение, будто они среди теней прошлого, такого давнего, что бог весть.
Вспышка у самой фрамуги, хлопок, будто удар хлыстом, и навалившийся гул. Снова удар молнии, отозвавшийся на этот раз дробью щелчков. Ире вдруг почудилось одинокое письмецо с засохшей фиалкой на исчерченном мелками ломберном сукне, бешеная скачка под дождём по ночному бездорожью, спешащий перестук каблуков по паркету, звяканье шпор, распахнутые двери будуара…
— Антон, стал бы ты из-за меня стреляться на дуэли? — вся в грёзах, с задумчивостью интересовалась жена.
— Как мечтать хорошо вам, в гамаке камышовом, над мистическим оком, над бестинным прудом, — но окончить тираду он не успел. Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату влетел хозяин дома.
— Нашёл! — радостно воскликнул он и потряс стопкой исписанных от руки листков. — Вы только послушайте: в самом конце девятнадцатого века проживала в Волочке девочка Даша, единственная дочка небогатого чиновника. По соседству стоял дом купцов Водопьяниновых. Было у них два сына — старший Пётр и почти ровесник Даши — Павел. Петра смолоду определили на мануфактуру по коммерческой части, а Павла, проявлявшего склонность к наукам, отец прочил в инженеры. Именно с Павлом у Даши случилась в ранней юности сердечная привязанность. И поклялись они друг другу на высоком береге Цны в вечной любви, а если выйдет разлука, ждать всю жизнь.
Вскоре Павел уехал учиться в Санкт-Петербург и как в воду канул. Видимо закрутила столица всерьёз. Прошло года два. К Даше несколько раз сватался старший Пётр. Наконец, под давлением обстоятельств согласие на брак было получено. А в следующем, 97-м году у них родился сын — Николай Петрович Водопьянинов, о чём имеется соответствующая запись в метрической книге. Но здесь история только начинается. Ещё через год объявился Павел. За участие в беспорядках он был исключён из инженерного училища и выслан под полицейский надзор в родной город. Увидев Дашу с Петром, Павел проклял обоих и от отчаяния хотел наложить на себя руки. Но сделанного не воротишь! Помыкавшись несколько месяцев в отчем доме, он не без помощи отца и брата отбыл заграницу.
Больше десяти лет о нём не было ни слуху, ни духу. Много воды утекло за это время. Ушли один за другим в мир иной свёкор и отец Даши. Управление семейным делом перешло к Петру. На стороне у него появилась зазноба. Свекровь в их жизнь не вмешивалась, привечала только внука Колю, да днями напролёт молилась о младшем сыне.
Объявился Павел снова весной 1912-го. Пётр тогда оказался в отъезде. Поздним вечером Дашу разбудила служанка, шепнув, что её спрашивает какой-то господин. В сенях темень — хоть глаз выколи. Подняв над головой керосиновую лампу, Даша обомлела. Словно из прошлого смотрели на неё родные глаза. Боль и отчаяние струились из них. Павел сказал, что стал революционером, и уже несколько лет проживает в России по подложному паспорту. Сегодня его чуть не арестовали в поезде, удалось бежать. Надо где-то отсидеться, а там — он сумеет вырваться за границу. Даша по старой памяти отвела его к матери, благо дома стояли рядом. Вернулась назад с рассветом.
Узнав о появлении брата, Пётр скривил губы, но голос ли крови взял верх или умысел, трудно судить, только через пару дней, когда Павел покинул дом, на выезде из города его арестовали. По Волочку прошёлся слушок — брат из-за жены предал брата, Каин! Как не божился Пётр, ему не поверила даже родная мать, а Даша, забрав сына, ушла восвояси под материнское крылышко, где, вот чудо необъяснимое, именно в канун 300-летия дома Романовых и родила дочь. Малышку крестили Катериной, записав на Дашину девичью фамилию; свекровь со словами «Господь простит меня» назначила им денежное содержание и перевела на внучку долю Павла в семейном деле.
Вскоре грянула великая война. Окончивший гимназию, добрый и нежно любящий мать и маленькую сестрёнку Коля выступил на фронт вольноопределяющимся. Весной 17-го Даше пришло извещение, что он без вести пропал где-то в землях, что ныне под немцами.
Ну, а вначале 18-го с грудным младенцем на руках с каторги вернулся Павел. Звали
