удалось: Егор Романович, заметив мой пристальный интерес, быстро убрал бумаги в ящик стола.
– Спрашивали у старика, что за документы? Или, возможно, сами как-нибудь потом подсмотрели…
– Даже не пыталась! Позвала на ужин и ушла, – ответила я резко.
– Экая вы нелюбопытная! Жаль! И фотографии-то вы не рассматривали… – искренне посетовал Сотник.
– Вас не смущает, что все это – личное? И совать нос без разрешения просто непорядочно.
– А расскажите-ка мне о вашем отце Шандоре Бадони, – проигнорировал он мое замечание. – Все, что запомнилось с детства.
Я недоверчиво смотрела на Сотника, оседлавшего венский стул. Неужели? А как же «он сам», «труп некриминальный» – это было сказано с досадой, без попытки скрыть отношение ко мне как к сумасшедшей. Никак не меньше! «Чокнутая дамочка с потусторонними заморочками», – шепнул он эксперту, скосив на меня глаз, а тот лишь понимающе улыбнулся. Тогда, нечаянно подслушав эту фразу, я даже не разозлилась. Нет, злость была – но на себя: я так и не научилась принимать тот факт, что понимать это «потустороннее» дано далеко не всем.
– Зачем вам?
– Для информации. Рассказывайте! – уже жестко приказал он.
– Я жила с родителями в этом доме до семилетнего возраста. Папа на дачах был кем-то вроде смотрителя – тогда в поселке такого запустения не наблюдалось, хотя обитатели появлялись здесь наездами. Летом – да, все дома были заняты, некоторые жили до самых холодов, но зимой семьями приезжали лишь отметить праздник и покататься на лыжах по лесу. Я целыми днями была с отцом, мама работала в городе.
– Где?
– В архиве Комитета госбезопасности. Думаете, папку в дом принесла она?
– Вряд ли… Это же служебное преступление. Ваша мать жива?
– И здравствует. С новым мужем в Германии. Уже десять лет. С отцом они разошлись, когда моему брату исполнился год. Отец перебрался на жительство сюда, мы остались в городской квартире. Что с ним стало, вы в курсе.
– То есть в момент смерти бывшего мужа ее в стране не было?
– Мы даже сообщили ей об этом постфактум.
– Мы?
– Я и мамина подруга Татьяна Новицкая, самый близкий нашей семье человек, – зачем-то уточнила я и на миг замерла, вспоминая, какое сегодня число. Двадцать первое! Тату выписывают из клиники послезавтра, а у меня этот факт просто вылетел из головы. Хороша…
– Итак, Шандор Бадони продолжал после развода сторожить дачи, я правильно понял? Но необходимости жить тут круглый год не было?
– Ничего он уже тогда не сторожил! Так, делал обход по привычке. Поселок отключили от электроснабжения где-то в конце девяностых. После этого число желающих провести здесь отпуск резко уменьшилось, порой дома стояли закрытыми все лето. Я думаю, официально отца уволили тогда же. Но нас никто из домов не гнал, каждое лето мы и еще несколько любителей дикого отдыха заново прогревали каминами холодные стены. Мама первая заговорила о том, чтобы прекратить это ежегодное глобальное переселение, а наезжать только по выходным. Тем более ее начальник посещал дачу крайне редко. А соответственно, и Громов, который, будучи водителем служебной «Волги», возил его и маму каждый день в город на службу, теперь пять дней в неделю оставался в городской квартире.
– А сейчас, как я понял, верной дикому, как вы выразились, отдыху остались только вы?
– Можно сказать и так. Вы же видите, что сейчас здесь никто не живет. Изредка наезжает Павел Андреевич. Но в этом году я с ним еще не сталкивалась, хотя дом он, как я вижу, расконсервировал после зимы – мы окна и двери на зиму заколачиваем досками. А отец… После развода и до самой смерти он здесь просто жил.
– Потому что городская квартира принадлежала родителям бывшей жены… Ляна Шандоровна, а со своими соплеменниками он поддерживал отношения, вы не в курсе?
– Думаю, нет. О жизни в таборе, точнее в какой-то деревне, где цыгане жили оседло, отец вспоминать не любил. Да я особенно и не расспрашивала. Мне известно только то, что его родители умерли, когда он был еще младенцем, воспитывался он в семье дальних родственников. Отец покинул табор в шестнадцать лет, сам поступил в машиностроительный техникум, отслужил в армии, оставался даже на сверхсрочную. А к чему эти вопросы, Михаил Юрьевич?
– Восемь лет назад, накануне гибели Шандора Бадони, в селе Жуковка, что за Агатовым озером, произошло массовое столкновение местных русских и цыган, живших кучно на краю села. Знали об этом?
– Впервые слышу, – ответила я и закрыла глаза…
Я «увидела» пожар. Всполохи пламени были такими близкими, что я невольно вскрикнула и отшатнулась от подскочившего ко мне Сотника. Картина пожара как бы отодвинулась, передо мной мелькнуло лицо молодого мужчины. В следующем «кадре» показалась рука, в которой был зажат горящий факел.
– Ляна Шандоровна, вам плохо?
– Все нормально, – еле выговорила я, резко стряхивая с плеч его руки.
– Ну, знаете… нормально! Видочек у вас – краше в гроб кладут, уж простите за сравнение. Привиделось что?
– Что произошло в деревне? – уточнила я.
– По версии следствия драку начал цыганский парень во время разборок причины пожара – сгорел дом их главного, баро. Сам он и его сестра не пострадали, но имущества лишились. За считаные минуты в противостоянии собралось около сотни человек с обеих сторон. Но перевес был на стороне русского населения. Дрались насмерть. Кто-то все же вызвал полицию. Но пока ждали наряд, цыгане, побросав имущество, разъехались кто куда. Сейчас, конечно, многие вернулись, но тогда опустели почти все дома на окраине Жуковки.
– И к чему вы мне это рассказали? – насторожилась я.
– А к тому, что имя баро – Тамаш Бадони. Это он воспитывал вашего отца после смерти его родителей.
Глава 6
Я ошеломленно молчала. Отец ни разу даже намеком не дал понять, что вырос в Жуковке, до которой из дачного поселка можно было добраться меньше чем за полчаса. Их разделяли озеро и лесная чаща. Но дорога была одна – по трассе, лесом проехать было невозможно. Частенько, возвращаясь в город, я делала небольшой крюк, заезжая в деревенский
