поставил на ноги и повернул спиной к себе. Затем провел рукой от поясницы вниз, проскользнув ребром ладони по влажным складочкам, схватил за внутреннюю часть бедра, уложил мою ногу на стол и нагнул, вновь погружаясь в меня без остатка. Левая рука его продолжала властно держать меня за шею, а правая накрыла чувственный бугорок. Пальцы заскользили против движения тела, разгоняя внутреннюю бурю до предела.
Он начал ускорять темп, движения становились резкими, беспощадными, звонкими. Впился пальцами в мои волосы и слегка потянул голову на себя. Тело было натянуто как струна. Струна, которая вот-вот лопнет. Я больше не могла сдерживать стоны, и они срывались с губ все громче и живее. Он тоже протягивал тихие и хриплые звуки удовольствия.
Левая рука отпустила волосы, и в следующую секунду я почувствовала обжигающий шлепок. Тело запульсировало еще сильнее, пласт удовольствия собрался на самой вершине, готовый вот-вот обрушиться на меня лавиной.
Ураган стал закручивать ощущения все сильнее, сладкие волны подкатывать все чаще, как он вдруг начал притормаживать, растягивая удовольствие. Но я больше не была готова ждать ни секунды:
— Не останавливайся. Давай…
Еще один протяжный стон, еще несколько скольжений, его один хлесткий залп его ладони по моей попе, и лавина обрушилась, накрывая меня всю, клетка за клеткой, нерв за нервом.
Ноги отрываются от земли, нечем дышать, я лечу.
Тело затрепыхалось, словно осенний лист на ветру, но его руки твердо сжали мои бедра, не давая мне освободиться. Он ускорил темп еще сильнее, еще звонче и наконец выдал протяжный стон удовлетворения, входя в меня рвано, подтягивая к себе до упора.
Я упала на стол, ощущая легкое головокружение и пытаясь восстановить дыхание. Спину покрыло тропой поцелуев от лопаток до шеи, он приподнял мою голову и накрыл губы. Медлительно, властно, поощряющее.
Я разбилась. Я собралась заново. Я ожила.
Когда Михаил вышел из душа, я уже наполнила бокалы. Спать по-прежнему не хотелось, как и отпускать его. А если быть честной — хотелось «не спать» вместе с ним. Еще как минимум раз. Тело отдало сигналом нового возбуждения от одного вида его тела в полотенце.
— Ах да, вино, — усмехнулся он. — То, зачем мы шли сюда.
Я поправила запах халата и сделала глоток. Мы молчали. Тихо сопел холодильник. И вдруг, в два часа ночи, когда этого совсем не ожидаешь, воздух разорвало звонком телефона. Михаил поднял трубку:
— Алло.
— Привет, я знаю, что ты тоже здесь. Встретимся завтра? Похоже, нужно поговорить, — донесся до меня сладковатый женский голос, и бокал чуть не выпал из пальцев. Это была она.
* * *
Я не ждала утренних поцелуев и разговоров о вчерашней ночи, но около десяти утра Михаил просто спустился из своего номера, на ходу сообщил, что едет на встречу с Аленой, и оставил меня в полном раздрае.
Словно ничего не было. Словно он вновь был тем, кто только что приехал в наш город искать свою жену. Такой же холодный и чужой.
Три нервных часа. Три безумных часа. Сто восемьдесят разрушающих минут. А потом я увидела, как подъехала его машина, и из глаз чуть не хлынуло. Она сидела на пассажирском месте и смотрела на меня сквозь окно.
Знала ли она, что я помогала ему? Знала ли она, что произошло между нами ночью? Это на самом деле было неважно, потому что он вновь прошел мимо меня со словами «мы уезжаем».
Еще через несколько минут он уже протягивал мне ключ-карту, удерживая в левой руке сумку с вещами.
— Я бы правда хотел еще остаться, но мы просто должны ехать. Спасибо тебе за все. Пока, — в его серо-зеленых глазах не было того ноябрьского холода, как при первой встрече, голос не звучал так металлически, но в этот момент его взгляд и слова пробивали во мне настоящий озноб.
Тело впилось пальцами в край стола, пытаясь сдержать слезы.
Я понимала, что он ничего мне не должен. Мы ни о чем не договаривались — это была лишь страсть, сорвавшаяся с поводка. Но внутри меня затопило чувство опустошения, на поверхности которого лишь болтался поплавок злости — скорее на саму себя, чем на него. За то, что придумала себе чувства, за то, что проигнорировала обстоятельства, за то, что позволила себе быть слабой и подчинилась желаниям.
В следующие пару дней хотелось написать ему, позвонить, услышать от него хоть что-то. Но я держалась. Хоть и казалось, что тело до сих пор не может согреться — не помогала ни горячая ванна, ни жаркое солнце, ни терпкий глинтвейн.
— Ну вот, вначале из-за одного страдала, теперь из-за другого, — ворчал отец. Я пыталась скрыть от него свои переживания, но лицо, отстраненность и тот факт, что я путала номера и гостей, предательски выдавали меня.
Я старалась переключиться на работу, решила поставить около отеля пару скамеек-качель и погрузилась в их выбор. От мыслей это отвлекало слабо, поэтому я согласилась на ужин с Гошей, чтобы сменить свои проблемы на его. Говорят, клин клином вышибают. Я надеялась, что с проблемами схема тоже сработает.
Удивительно, но на этом ужине я наконец не испытывала к Гоше никаких эмоций. Будто прошлое замазали корректором, и его стало не видно. Мы общались как старые друзья и одновременно как новые знакомые.
Он рассказывал, какие изменения произошли в его стоматологической клинике за последний год, о клинике его бывшего сотрудника, о поведении конкурентов и пациентов. Среди этого встречались забавные истории из их работы, над которыми мне удалось искренне посмеяться. Часть корректора подстерлась, и я вспомнила, как любила слушать Гошины истории о клинике — у них постоянно происходили какие-то казусные ситуации с пациентами, а он артистично пересказывал их мне. И сейчас мы будто были в том беззаботном прошлом. Прошлом, где не было ни Михаила, ни Алены, ни той безумной ночи.
Еще через пару дней я позвала Гошу в отель, чтобы поделиться идеями, которые сформировала для продвижения его клиники. Мне как раз установили те самые скамейки-качели, и мы уселились на одну из них.
— Итак, мои идеи. Пока расскажу голосом, отвечу на вопросы, а потом скину тебе текстовый файл.
— Давай, — заинтересованно и с улыбкой слушал Гоша.
— Так странно, чувствую себя как на экзамене, — поежилась я, а он успокаивающе взял мою руку:
— Обещаю не валить тебя. В смысле, как преподаватель…
— Хорошо, — я заметила, что с губ сорвался хоть и короткий, но искренний смешок. — Во-первых. Люди в основном привязываются к врачу, а не
