Именно в либеральной дореволюционной публицистике, претендовавшей на объективность собственной позиции106, были заложены не только набор сюжетных линий будущей историографии политического сыска, но и их трактовка: правовые границы деятельности политической полиции (оцениваемые как чрезмерно широкие, безграничные, описываемые термином «произвол»), методы ее работы, точнее, «преследования» революционного движения, «борьбы» с ним (секретная агентура, понимаемая сугубо как «провокация», наружное наблюдение и пр.)107.
Проблема состоит и в том, что некоторые современные исследования в той или иной мере построены на тех пореволюционных работах, которые создавались самими участниками общественного движения после открытия в 1917 г. доступа к секретной документации структур политической полиции. Влияние этих работ на развитие советской историографии политического сыска отмечено и рядом современных исследователей108. Те, кто писал о политическом сыске на волне доступа к его материалам после Февральской революции 1917 г., в духе времени и собственных взглядов сосредоточивались на выявлении «провокаторов» и «создателях провокации», включая погромы, затратах на секретную агентуру, вообще карательно-репрессивной деятельности и не сопровождались научным оформлением цитат из документов109.
Отдельно стоит сказать о том, что этот комплекс работ не только отражал «либеральные» представления о политической полиции, но и в некоторых случаях стал основой для выстраивания ошибочных гипотез. Самым масштабным примером является так называемая «полицейская версия» происхождения «Протоколов сионских мудрецов», ненамеренно созданная «разоблачителями тайн дореволюционной охранки» в эмиграции в 1920–1930-е гг. – нерелевантность их аргументации опровергает автор этих строк в своей статье в журнале «Российская история»110, также можно упомянуть и мое исследование многочисленных произвольных построений о дореволюционном политическом сыске более широкого круга эмигрантов-«разоблачителей»111. Очевидно, что писавшееся «разоблачителями тайн охранки» является важным источником по истории русской эмиграции, по истории общественного движения, но не может рассматриваться как научно-корректная часть историографии, основываясь на которой можно писать обзорные научные монографии, скажем, о Заграничной агентуре112.
Таким образом, «либералы» как сторона диалога о путях развития страны широко представлена в публицистике и в историографии, причем как либерального движения, так и политического сыска, поэтому вполне логична задача данного исследования – представить другую сторону диалога, т.е. бюрократию в лице деятелей политической полиции.
Второе соображение, оправдывающее трактовку делопроизводственной переписки политического сыска как своего рода диалога, состоит в том, что сами авторы документов писали их c позиции людей, находящихся в пространстве коммуникации с наблюдаемыми объектами. В делопроизводственной переписке фиксировались «мнения», «позиции», «взгляды» «либералов» (почерпнутые из печати, журналов земских собраний, перлюстрированных писем, «слухов» и т.д., см. 4-ю главу), сопровождавшиеся комментариями по их поводу. Вообще, один из постоянных рефренов в документах чинов полиции – это как вести диалог власти с обществом, что этому препятствует в самом обществе и во власти. Кроме того, в этой же переписке есть «следы» обширной личной коммуникации служащих политического сыска и «либералов» (см. 4-ю главу), в рамках которой, очевидно, диалог был прямым, а также письменных обращений общественных деятелей в политическую полицию, что также можно считать своего рода прямым взаимодействием, инициировавшимся уже другой стороной диалога.
Здесь нужно остановиться на специфике источниковой базы исследования, критериях ее отбора и принципах анализа. На первый взгляд, речь идет о формализованном письменном источнике, который отражал не всю картину мира авторов документов, а в первую очередь, их профессиональные задачи, однако проведенный анализ показал, что делопроизводственная переписка между чинами структур охранительного ведомства в действительности может многое рассказать о их мировоззрении и их собственных общественно-политических представлениях.
При заявленном подходе законодательные источники – нормативно-правовые документы, определявшие деятельность политической полиции и извлеченные из Полного собрания законов Российской империи, Свода законов Российской империи, – имеют второстепенное значение, создавая лишь общий контекст (структура органов политического сыска, штатное расписание, функциональные обязанности и др.)113. Так же как и опубликованные делопроизводственные материалы политической полиции114 дают представление о нормативно-правовом понятийном аппарате ее служащих, но не о «либерализме».
