– Зато живут долго, – буркнул он. Как объяснить ребёнку, что с каждым ушедшим питомцем от сердца откалывается кусок. Так и начинаешь ценить черепах и попугаев. Ничего. Вырастет – поймёт.
Человек с табличкой вынырнул из толпы, как попрыгунчик. Проводил к чёрному джипу, уложил в багажник две лёгкие дорожные сумки и устроился за рулём. По началу Мина пыталась вертеть головой, но пасмурно-серая Москва усыпила её традиционной утренней пробкой, и всё самое красивое она проспала.
Когда автомобиль подкатил к нужной арке, куда заезжать не стал, рискуя оцарапать бока, Лент с огромным сожалением снял с плеча сопящую голову спутницы, а потом сделал то, чего сам от себя не ожидал – подул девушке в нос. Она сморщилась, и он рассмеялся. Какое счастье, что он не забыл… не разучился! И пусть это не совсем тот нос, в который его так нежно просили дуть только в самых крайних случаях – Анна ненавидела будильники, – он всё равно радовался. Как будто его отпускала старая боль, ослабевала удавка на шее. И не важно, насколько эфемерным было это чувство, причину он определил для себя достаточно точно: он радовался уходящему одиночеству.
Глава 5«Кто плисол? Кто плисол? Лавлентий холооосый!» – с попугаем давно никто не занимался, но усвоенного от картавого мальчишки птица не забыла.
– Это Пыж, – знакомство с домочадцами всегда начиналось с него. Он первым приветствовал двуногих, с поворота ключа в замке. Скучал.
Из кухни вышла Алевтина – её лица видно не было, а яркий свет за спиной делал её силуэт зловещим, но мягкий голос быстро всё исправил: – Здравствуй, дорогой! Пьеро предупредил, что у нас будут гости. Я пеку твой любимый мясной пирог.
Она сказала это по-французски, видимо, её предупредили и об этом. Приятно. И ещё… выходит, не зря отец называл её старушкой, если, несмотря на свои полтора века, для неё он – Пьеро, то есть Петенька. Да, разговор с Алевтиной Ленту предстоит долгий. И без свидетелей. Особенно без таких… светлых. Тех, кто радостно фыркает, отплёвываясь от настойчивого попугая – «Дай поцелую, дай!» – и кого совершенно не хочется ничем расстраивать.
Он дома, он в безопасности, можно расслабиться и оттаять, и он бы запросто превратился сейчас в лужицу, если бы запах любимого пирога не напомнил ему о прерванном ужине и о несъедобных горячих закусках на борту «Аэрофлота»: – А скоро ли будет готов твой пирог, хозяюшка?
– Скоро, господин.
Вот так номер! Господин? Конечно, Лент знал, что Алевтина, будучи небогатой француженкой, была привезена в своё время в Россию в качестве компаньонки для его матери. Или в качестве гувернантки? Но неужели она все эти годы не забывала о своём статусе? Нет, он категорически против! И отказывается ощущать себя господином единственного родного человека!
– Здесь нет господ, Алевтина! – а вышло-то по-господски, чёрт… – Здесь только я, твой сын, и моя гостья Мина.
– Дорогая гостья, сынок, дорогая! – Алевтина не была особо могущественной ведьмой, даже наоборот, но, судя по сказанному, её жизненный опыт тоже немалого стоил.
Поцеловав Лента в лоб, она поклонилась Мине и пригласила жестом следовать за ней. Прошествовав мимо заставленной стеллажами большой комнаты, давно превращённой в домашний кабинет-архив – соседей Лент расселил, но к увеличившейся квартире так и не привык – они направились в ту часть бывшей коммуналки, которую он считал домом. Поначалу Алевтина порывалась распределить функции образовавшихся в избытке комнат – как при матушке – но он не сдался. Одна из «новых» спален досталась кормилице, это так, но старая проходная комната останется – без всяческих сомнений! – центром их общей жизни навсегда. Именно там жил уют, и именно там Алевтина установила Мину по центру вытертого ковра, как на пьедестал, и всплеснула руками: – Господи, какая красавица!
Наверное, это было немного неприлично, но Мина расхохоталась так искренне, что Лент решил, что она не против расспросов и разглядов пожилой заботливой хозяйки. А уж он-то, тем более, не возражал.
Гармония. В его мир вернулась гармония. Он устроился в любимом кресле и зажмурился, как кот. Отсюда, с его места, Мина казалась неземной, залитой божественным светом небожительницей, волшебницей, колдуньей! Но разве бывает у колдунов такая белоснежная аура? Он задумался. Может, с лица земли исчезли не только пресловутые чёрные, а ещё и загадочные белые? А что? Одни стали демонами, другие – ангелами. А Лент… Он просто везучий. И на тех, и на других.
Когда он впервые увидел Анну, он подумал, что в дверях десятого «Б» класса взошло солнце. Всю их совместную жизнь он говорил ей об этом каждый день, она привыкла и не обращала на это внимания, только однажды рассердилась.
– А ты не думал, что я просто ужасно испугалась учёного кота за задней партой, с зелёными прожекторами вместо глаз, вот и вспыхнула?
– Дай поцелую!
– Пыжа попроси.
– Он попугай!
– Зато его ты ни в чём не подозреваешь! Ну, не виновата я, что у меня такая белая масть! Лучше бы она была чёрной, честное слово! В конце концов, эти цвета в своём максимализме друг другу не уступают. Один всё отражает, другой всё поглощает.
– У…
– Да-да, и не иронизируй! Я здесь серьёзно философствую!
Он скучал по ней каждый день, каждый час и каждую минуту, даже когда совершенно об этом не думал, стоило промелькнуть воспоминанию, и он сразу понимал, что боль никуда не делась. Он чувствовал её и сейчас, но глуше. Будто точку, им самим поставленную в собственной жизни, заменили знаком вопроса.
Тем временем в гостиной дело дошло до гадания. Без этого редко обходилось – все женщины любопытны. Завладев ладонью Мины, Алевтина рассредоточила взгляд, и тот привычно потемнел. Лент знал, что в этом действе не было участия силы, просто зрачки Алевтины в такие моменты расфокусировались и заполняли радужку почти целиком. И вдруг наступила беда, гармония дала трещину, потолок затянули тучи, а от окна потянуло промозглым сквозняком…
– Господи помилуй! – ворвался в комнату вихрь, маскируясь под срывающийся голос Алевтины. – Да за что же тебе такое, девочка?
Мина поспешно отдёрнула руку и уставилась на собственную ладонь с удивлением и вопросом, а потом перевела взгляд на Алевтину и замотала головой. Яростно. Отрицательно. Требуя немедленно прекратить, сменить тему, остановиться. Только Алевтина не могла «вернуться» так быстро. Ей нужно было выговориться, отдать то, что она приняла, выпустить, как пар. Читающие судьбу не могут иначе.
– Как же выбрать-то между двумя? Выдержит ли сердечко…
Следующим звуком оказался звук пощечины. Потом ещё одной. Мина хлестала Алевтину по лицу до тех пор, пока не увидела осмысленного взгляда. А Лент молчал. Он давно стоял рядом, но, ощущая себя причастным, вмешаться не посмел. Если сказанное было правдой, а судя по реакции Мины дело обстояло именно так, то он точно знал, из-за кого сейчас разрывается сердце девушки. Где-то глубоко внутри зарычал от ревности и боли синеглазый зверь. Размечтался, старый дурак, губу раскатал, будущее себе нафантазировал, а спросить-то и забыл. У неё спросить! Что, ручки-то чешутся? Бросишься к её сумке? Проверишь паспорт на предмет штампа о замужестве? Только в загранпаспортах таких пометок нет, перекрашенный ты ведьмак. Да и в пометке ли дело, если сердце занято? Вот так влип!
