годы. Лишнее подтверждение тому — воспоминания дочери Карбышева, Елены Дмитриевны. Ее отец приложил немало усилий, добиваясь того, чтобы она унаследовала его специальность.
Елена заканчивает десятый класс. А куда дальше? Все домочадцы принимали участие в обсуждении ее будущности. В одном сошлись единодушно — пусть продолжает учебу, поступает в вуз, быть ей инженером.
А каким?
Не сразу пришло окончательное и твердое решение. Однако послушаем, что об этом говорит сама Елена Дмитриевна:
«…Папа никогда не навязывал своей воли, своего мнения, пользуясь положением старшего. Он всегда старался доказать свою правоту или представлял мне самой убедиться в ошибочности моего поступка… Он был внимательным и заботливым отцом… Я не представляю, когда у папы родилась мысль о том, чтобы я пошла учиться в Военно-инженерную академию имени Куйбышева. Возможно, когда во время одной из наших прогулок я по-ребячьи восторженно рассказала, как люблю море. Папа всегда поощрял мои далекие заплывы, причинявшие много забот дежурным ОСВОДа, мои многочасовые катания на шлюпке или байдарке.
— Ну что ж, займись гидротехникой, строй всякие там причалы, маяки. Борись со стихией! — сказал он, но я не придала этому разговору серьезного значения и вскоре забыла о нем.
Вновь со мной он заговорил об этом месяца за три до окончания школы. Вечером я вошла к нему в кабинет, чтобы поделиться впечатлениями школьного дня. Выслушав меня, папа неожиданно спросил:
— Ну, а что же ты надумала делать после окончания школы?
— Как что? Пойду учиться в институт.
— В какой?
— В технический, конечно! А вот в какой точно, еще не решила, — смутившись, ответила я.
— А пора бы решить. Что ты скажешь о Военно-инженерной академии? Знаешь, там есть морской факультет, тебя научат строить маяки, причалы, плотины.
Этот вопрос меня застал врасплох:
— Но ведь туда девочек не принимают…
— Девочек, конечно, не принимают. Но, во-первых, ты уже взрослый человек. А во-вторых, я думаю, что ты с мальчиками поладишь.
Я сначала не приняла всерьез это предложение. Но через несколько дней папа опять вернулся к нему:
— Я очень советовал бы тебе пойти учиться в академию. Ты получишь прекрасное образование, я-то это знаю. Подумай, Аленка.
Мысль о том, что я смогу учиться в академии, сначала меня увлекла. Я с детства постоянно вращалась в военной среде, привыкла и полюбила ее. Но когда узнала, что буду в академии единственной девушкой, мне стало страшно.
Наконец, поборов свои сомнения, я согласилась, и папа подал рапорт с просьбой принять меня в академию. С этого дня, о чем бы мы ни говорили, папа сводил разговор к рассказам о том, как он учился в этой же академии, каких специалистов она готовит, какие трудности могут встретиться на моем пути. Но время шло, а ответа на рапорт папа не получал. И я решила подать заявление в Московский авиационный институт, куда после короткой беседы в приемной комиссии и была зачислена.
Мы уехали отдыхать в санаторий. И вдруг в августе папе сообщили, что нарком обороны товарищ Ворошилов разрешил принять меня в академию. Как ликовал папа, и как растерялась я! Мне казалось, что судьба моя уже определилась, я уже чувствовала себя студенткой МАИ, и всякая перестройка представлялась необычайно сложной. Папа не стал уговаривать, не настаивал, а просто сказал:
— Подумай еще хорошенько, Аленка, и через три дня скажешь мне.
Почти никто в санатории не одобрял папину идею «военизации» дочери, а многие даже осуждали его. Но на меня эти разговоры не действовали. После трех дней колебаний и споров с самой собой я окончательно решила идти учиться в академию. Это обрадовало папу, хотя он был твердо уверен, что я поступлю именно так.
И вот 31 августа 1938 года. Папа сосредоточенно точит карандаши и складывает их в свою полевую сумку, которая отныне будет принадлежать мне».
В 1940 году факультет, на котором училась Елена Дмитриевна, был переведен в Ленинград в состав Высшего инженерно-технического училища Военно-Морского Флота. Это училище она и закончила.
Дмитрий Михайлович сам отвез Елену в Ленинград. Ему хотелось побыть с нею несколько дней: ведь ей впервые предстояло долгое время жить далеко от родительского дома, в непривычных условиях. Отец знакомил дочь с достопримечательностями Ленинграда. Старался показать все, что врезалось в его память.
Когда они проходили мимо Инженерного замка, Дмитрий Михайлович вспомнил, как юношей впервые приехал в этот город, который приобщил его к инженерному искусству.
— Непременно побывай в Инженерном замке. Он воздвигнут по проекту Баженова и Бренна, в нем все гармонично… — Дмитрий Михайлович признался дочери, что дворец Павла I, где он учился, интересовал его только как произведение архитектуры. По его словам, в те годы он ни от кого никогда не слышал о глухой мартовской ночи, когда в замке с согласия сына — наследника престола Александра — был задушен его венценосный отец Павел. Много позже он узнал, что именно Инженерный замок вдохновил юного Пушкина на оду «Вольность»…
— Вольностью и не пахло в училище!..
Но вернемся в далекую осень 1900 года. Дмитрий Карбышев окончил Николаевское военно-инженерное училище — очередной учебный барьер преодолен. С тем же волевым напором, как и кадетский корпус. Знания по многим предметам оценены высшим баллом. От учебы на дополнительном курсе Карбышев отказывается.
Начинается жизнь офицера — подпоручика, ротного командира Восточно-Сибирского саперного батальона, дислоцированного на Дальнем Востоке.
Из урочища Славянка под Владивостоком он попадает в Маньчжурию. Получает боевые задания. Руководит строительством военно-инженерных сооружений, подрывным классом батальона, а вслед за тем и телеграфным. Вот где впервые обнаруживается в нем талант педагога. И талант командира. Его назначили командовать ротой прямо из училища. Чтобы заслужить уважение подчиненных, юноше, вероятно, не раз пришлось держать серьезный экзамен на выдержку и такт в обращении со своими солдатами, которые были намного старше и с большим жизненным опытом. Он успешно сдал и эти экзамены. Его произвели в поручики.
Так промелькнуло три года.
Промелькнуло?
Только для нас. Потому что не удалось обнаружить архивные материалы, касающиеся этого периода жизни Карбышева, не удалось разыскать и его сослуживцев по батальону. А он сам, по присущей ему от природы величайшей скромности, не оставил подробных воспоминаний, скупо делился пережитым. И в автобиографии ограничился упоминанием в несколько строк: «…прибыл в батальон в конце октября 1900 года. Вскоре батальон был переведен в Маньчжурию, а оттуда обратно в урочище Славянка Приморского края, под Владивостоком.».
А дальше уже знакомое читателям:
«Перед русско-японской войной, в 1903 году, провел двадцать дней отпуска в Японии, в городе Нагасаки».
Зимой 1904 года Восточно-Сибирский саперный батальон получил
