Дон и Волга меня воспитали, Жигулей непролазная крепь, Снеговые, табунные дали, Косяками расцветшая степь И курганов извечная цепь.[30]
Вступление к книге, по замыслу писателя, должно быть расшифровано в процессе чтения всем содержанием книги. В эту повесть он вложил самого себя, рассказав о человеке, много повидавшем на своем веку. Гиляровский рисует яркие картины детства, гимназического быта, политическую ссылку Вологды 60-х годов, судьбы последних бурлаков на Волге, тяжелый труд грузчиков и рабочих белильного завода, изнурительную службу солдат и скитания провинциальных актеров, военные события на Кавказе и быт столицы.
Почти хронологически излагая свою биографию, писатель не ограничивается повествованием о себе. «Мои скитания» — это не только бродяжная жизнь Гиляровского, это — скитания многих людей, подобных ему. Образ автора в повести — не только ее главный персонаж. Он еще и активный свидетель тех событий, которые он описывает, той жизни, которой жил он сам и люди, окружавшие его. Гиляровский пишет о времени, о своих современниках — о «трущобных людях», о «людях театра», о москвичах и людях, живущих в провинции, о своих многочисленных друзьях разных лет. Со страниц книги встают образы простых людей — беглый матрос Китаев, бурлак Костыга, атаман Репка, солдат Орлов, нищие актеры, бедные газетчики — и у каждого из них своя судьба, свой путь в жизни.
В «Друзьях и встречах» рассказчик еще больше отодвигается на задний план, повествуя прежде всего о своих современниках, безвестных и знаменитых. В этой книге Гиляровский создает яркие портреты Льва Толстого, Чехова, Глеба Успенского, Брюсова, Саврасова, пишет о людях, сыгравших когда-то свою роль в истории спорта, рисует типы газетчиков и обитателей дна. И все эти люди даются писателем в самой обычной будничной, житейской обстановке.
Значительный период жизни Гиляровского был связан с театром. О своих театральных скитаниях, о тех, с кем встречался и дружил в это время, он и рассказал в книге «Люди театра», назвав ее «повестью актерской жизни». Ею он как бы продолжил «повесть бродяжной жизни». На фоне того времени, когда театры, по словам Гиляровского, еще освещались керосиновыми лампами, он рисует фигуры своих современников, быт тружеников сцены.
«Люди театра, — писал Гиляровский, — это те, которые живут театром, начиная от знаменитых актеров и кончая театральными плотниками и даже переписчиками пьес и ролей, ютившимися в ночлежках Хитровки…», «Люди театра» — это повесть, только с настоящими именами, датами и местами действия, повесть о действительных событиях, со списанной с натуры обстановкой, с рядом описаний картин или записанных тогда по горячим следам в форме дневников, писем или воспоминаний, вынутых из памяти автора — действующего лица, представляющего собой одного из «людей театра».
Гиляровский рассказывает, что в старые времена в театр не поступали, а попадали, как попадают под суд, под поезд, в тюрьму. Привлекали вольная жизнь, заманчивое будущее! За кулисами актеры не делились на «великих» и «мелкоту». Несмотря на постоянную нужду и скитания, те и другие были убеждены в том, что они люди особенные — люди театра. На сытых обывателей актеры, по словам Гиляровского, смотрели с высоты своего призрачного величия.
— Горд я, Аркашка, — говорил Несчастливцев, шагая пешком из Керчи в Вологду, встретив Счастливцева, шагавшего из Вологды в Керчь…
И пошли вместе старые друзья Гиляровского трагик Николай Хрисанфович Рыбаков и комик Александр Дмитриевич Казаков, с которых писал Островский героев своего «Леса», — один огромный, в рваном плаще, перекинутом через плечо, в порыжевшей на солнце широкополой шляпе, другой — маленький, тощий, в женской кофте, в рваных ботинках, из которых пальцы наружу глядят. С любопытством разглядывают их арестанты, встреченные на пути. Один толкает другого в бок:
— Глянь-ка, актеры! Гы… ты!
— Не смейся, щенок! Может, сам хуже будешь!
Гиляровский любил театр, жил им, знал и понимал тех, кто отдавал ему душу — всю жизнь. В его книге — целая галерея людей — от безвестных перелетных птиц, таких, как скромный, рядовой провинциальный актер Вася Григорьев, который охотно и добросовестно делал все, что ему поручали, до таких великанов, как В. Н. Андреев-Бурлак, А. И. Южин, К. С. Станиславский, М. Н. Ермолова. Тепло вспоминает Гиляровский и об известных провинциальных актерах М. П. Докучаеве, В. П. Далматове, Ф. К. Вольском и о столичных знаменитостях Михайле и Прове Садовских, А. А. Бренко, М. И. Писареве, А. Я. Глама-Мещерской.
В январе 1935 года были написаны последние строки этой книги, предисловие к «Людям театра», и Гиляровский был уже в новой работе, завершал «Записки репортера», писал большую поэму о В. И. Ленине, восторженные стихи о челюскинцах, о советской молодежи.
10. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Последние годы жизни писатель с обостренной тоской вспоминал о русском севере, о своей еще в молодости покинутой родине — Вологодчине. Он искал встреч с северянами, с жадностью выслушивал их рассказы о прелестях родного края, сам мечтал съездить на родину. «Буду отдыхать в первый раз в жизни целое лето без работы, — сообщал Гиляровский писателю-северянину А. Н. Зуеву в июне 1934 года, — в первый раз после 60 лет с лишком непрерывной работы. И уже сейчас на этом первом письме тебе, которое само пишется, я отдыхаю. Мне грезится мое детство беззаботное среди северных вологодских лесов, радостно вспоминаются наши лыжные зимы и ягодные, жаркие и короткие лета… Судьба меня бросила на Волгу, в степи задонские табунные, на Дунай, на Балканы, на Кавказ…
И с той поры я больше не видел прекрасного, то тихого, то грозно-морозного Севера — и вот сейчас… предвкушая грядущее лето отдыха, полного отдыха, уже заранее охваченный поэзией,
