груди появляется неприятное чувство. Он хочет укрыться одеялом сильнее, закутаться в него, но одеяла нет: бедность. Холодная простыня обжигает кожу.
Лунный свет пролезает через оконную ограду и играет световым шоу на потолке.
Дима спускается рукой на пол и касается ледяного бетонного пола. Сползает туда всем телом с закрытыми глазами. Ему страшно открывать их: хочет и не хочет видеть, что там, под кроватью.
Лёжа на полу с повернутой головой, он открывает глаза.
На него смотрит белая, как труп, рожа. Она улыбается.
Хотелось кричать.
Сущность не двигалась.
Сердце билось сильнее…
«Ч-ч-что ты?» – опускаясь до визга, спросил Дмитрий.
Губы рожи задрожали и начали резко опускаться вниз. Оно вытянуло длинный палец с когтем на конце и нацарапало с мерзким звуком на полу: «Я есть твое искупление… Ты совершил зло.
…найди падшую женщину и помоги ей, тогда ты получишь свой талант и прощение…»
Фалин забылся.
***
Под тусклый свет вечерних сумерек следующего дня художник проснулся. На полу.
«Откуда это нечто знает, что я натворил? Какой же я неудачник», – думал он. – «Мне придется найти проститутку и помочь ей стать человеком, раз так…»
Он наскрёб из-под нестираной простыни свои сборы (каждый месяц он просил денег в переходах метро) почти тысячу рублей (этого было вполне достаточно) и вышел на улицу.
На улице было по-весеннему прохладно. Талая вода из луж заливала тонкие тряпичные ботинки: пальцы окоченели.
Около дороги недалеко от его дома выстроились в ряд женщины. Художник чувствовал, что от него зависит, кто из них станет человеком, а кто останется прозябать падшим существом.
На губах шлюх виднелись гнойные нарывы, которые они старались прятать какими угодно способами: прятались в платочки, думая, что в сумерках на это не обратят внимание, смотрели искоса и прикусывали жёлтыми зубами самые заметные гнойники.
Он выбрал более, как ему казалось, падшую, чем другие, чтобы искупить побольше своего греха, с запасом.
Заплатив повышенную сумму, Дмитрий смог уговорить ее пойти к нему домой.
***
Они сели рядом друг с другом на раскладушку. Он смотрел на ее больное, некрасивое лицо и уж слишком дряблое для молодой девушки тело. Она была так ужасна и жалка! В руках у Димы появился какой-то странный мандраж, а в груди приятное ощущение. Фалин почувствовал невероятный прилив любви к ней.
Художник не знал, с чего начать восстановление ее личности. Время было лимитированное, поэтому и проститутка не спешила предпринимать что-либо. Она ждала свой час.
«Давай порисуем?» – спросил Дмитрий. И, не дожидаясь ответа, прыгнул к холсту.
Он бегло нарисовал сточенным карандашом пару фигур и с глупой улыбкой смотрел на женщину: ждал реакции.
Она поморщилась.
"На, попробуй ты!"
Обрубок карандаша легко опустился ей на колени.
Девушка неуверенно поднялась и резанула излишне острым карандашом по бумаге. Получилась неровная, рваная линия. Она рисует плохо – думал Фалин и любил её ещё больше.
"Ничего-ничего, пробуй ещё!"
Она сделала ещё несколько линий, взяла краски…
Художник чувствовал приближение сна. Он закрыл глаза и упал на свою железную недокровать.
Проснувшись, увидел, что девушка нарисовала несколько картин за ночь. В них было видно что-то иное. То, чего не было видно у всех остальных художников современности. Это был – талант.
Дмитрий не мог поверить свои глазам. Вскоре ее картины были отданы вместе с его новыми картинами на одну из выставок.
***
Теплый свет обагрял большие комнаты выставки. За окном ливень. Промокший, замерзший Дмитрий вторгся в великолепное помещение лишним, неподходящим к обстановке.
Люди, проходящие мимо его картин, останавливали взгляд на них (некоторые даже задерживались на четверть минуты, но не больше), скучно обсуждали главные линии и проходили дальше. Дима притворялся обычным зевакой и заговаривал с людьми, объясняя смыслы своих картин; делал вид, что он случайный прохожий.
С другой стороны, в середине, висели картины Натальи (так звали ту проститутку, которую он подобрал на улице). Люди останавливались неохотно. Многим хотелось ходить из-за внутренней бодрости, навеянной свежестью за окном. Но все-таки вокруг ее картин собралась небольшая группа народа. К ним подходило еще больше «экспертов», ведомых чувством сплоченности. Самые смелые из них начинали заводить других своими рассуждениями, а другие, более вялые, кивали им головой и усиленно моргали в знак согласия. В конце концов раздались громкие аплодисменты. Абсолютно все посетители собрались у картины Натальи. Рядом с картинами Фалина не осталось ни единой души.
***
Он встретил новоиспеченную звезду на улице. Художник специально встал под дождь. Ему было приятно чувствовать себя еще более обиженным: можно сильнее себя пожалеть.
Наталья чувствовала себя невообразимо хорошо. Ей хотелось делиться со всеми своим счастьем – и она делилась. Она смеялась и радовалась.
Странно: теперь Дмитрий не только не чувствовал бесконечную любовь к ней, но и ощущал ненависть…
***
Художник забежал домой и начал кричать. После громкого крика он совершенно забыл, кричал он вообще или нет. Может, ему показалось?
Он искал «монстра искупления» под кроватью, в шкафу. Ему совсем не было страшно.
Однако, когда Дмитрий прилег, на коже появился страх, доходящий до безумия. Его ногти попытались разорвать бетон. Дима сжимал кисти рук, хватая пол. Из пальцев полилась кровь, и они совершенно освободились от гнета жестких ногтей – стали мягкими.
«Монстр искупления! Он все знает обо мне! Мне нужно бежать к ней, к Наталье, сейчас же!» – подумал Фалин.
Подумать-то подумал, а отправился на встречу только через несколько месяцев.
***
Дмитрия пустили к Наталье (уже популярной художнице), потому что она рассказывала о нем.
Квартира была богато обставлена: дорогие цветы, модная мебель. Художнику было неуютно. Он побыстрее проскочил в рабочую комнату.
Наташа не обратила на него внимания, погруженная в работу.
Фалин сел рядом с ней. Он долго смотрел сбоку на ее глаза и губы. Девушка сделала вид, что не заметила его, но художник знал, что это для виду.
Дима подмечал, как старательно морщатся ее брови, как нижняя губка оттопыривается при работе.
Он старался незаметно приблизиться к ней.
Их ноги соприкоснулись. Внутри у него заиграли краски: маленькие иголочки закололи.
Она не отсаживалась.
"Ей тоже, тоже нужно это!" – пронеслось в мыслях.
Его нос был в ее волосах.
Он аккуратно опускал дрожащую руку ей на плечи и горячо выдохнул воздух ей в ушко. Он решил поцеловать ее…
…бам! Нос разбит.
Она разбила ему нос!
Художник побежал в ванную комнату. Встал перед зеркалом и смотрел, как жидкая кровь течет по его небритым губам и подбородку и неприятно щекочет их.
