Книга Венеция. Карантинные хроники - Екатерина Марголис

Комары тоже вернулись. Они сверлили ночной воздух своим назойливым жужжанием. За 15 лет жизни в Венеции я так и не привыкла к их медлительно-неуловимой траектории и не выработала автоматизма прихлопывать их в темноте, что совершенно безошибочно делаю, стоит мне оказаться на какой-нибудь подмосковной даче.

Но спать хотелось. Начитавшись перед сном новостей, я то проваливалась в дрему, то отзывалась на комариные позывные. В какой-то момент они стали казаться миниатюрными докторами все в тех же традиционных масках с клювами, и соседка принялась мне объяснять, что это новый вид масок с хоботками, совместная разработка венецианских медиков и историков искусства. Одновременно какой-то полуспящей частью мозга я пыталась сообразить, могут ли комары переносить вирус, но соседка продолжала что-то очень громко и настойчиво гундосить, всё приближаясь и норовя меня обнять. Я отодвигалась, пытаясь соблюсти карантинные дистанции и при этом не обидеть старушку. Но она уже вовсю сжимала меня в объятиях и душила поцелуями. С трудом открыв глаза, я увидела нашего пса, который, забравшись на меня всеми четырьмя лапами, лизал мне нос, призывая к скорейшей прогулке.

Мы вышли в прозрачное утро. Пели птицы. Где-то вдали погромыхивали мусорные тележки. Впереди по набережной шла одинокая фигура. Наш священник – дон Сильвано. Он остановился перед маленьким алтарем с мадонной в стене, по-хозяйски поправил растрепавшийся букет мимозы. Перекрестился и пошел дальше. Увидев меня уже с другой стороны канала, он машет рукой и, продолжая махать, обводит ею же вокруг, улыбается и произносит растерянно:

– Это кажется сном. Какая же может быть Венеция без людей, правда, Катерина?

Правда. И без того зыбкая граница сна и яви в нынешней безлюдной Венеции окончательно сместилась в сторону сна. Сегодня правительство объявило о продлении карантинных мер. Впрочем, никто уже и не ждал, что 3 апреля что-то закончится. Сегодня первая смерть в самой Венеции. На острове Джудекка умер старик. По всей Италии накануне 475 умерших. В Бергамо ночью вывозили тела армейскими грузовиками.

Хранить и хоронить больше негде. Где-то в прессе увидели эти съемки и подняли шум о вводе войск. Но сегодняшние итальянцы, а тем более ломбардцы, прекрасно понимают серьезность положения. Всем и так понятно, что это война, так что войска как раз совершенно не нужны. Военным же самолетом итальянцы отправили сегодня полмиллиона тестов на вирус в США, где из-за безответственного отрицания надвигающейся эпидемии администрация Трампа не только не стимулировала разработку и массовое производство тестов, о необходимости которых твердили ученые, но, напротив, всячески его тормозила со свойственным диктаторам и нарциссам отрицанием любого намека на собственную смертность.

Но на этой войне нет генералов – все рядовые. В Ломбардии умирают священники, отпевавшие умерших. Заметны потери среди медиков. Дети врачей не видят своих родителей неделями. Сегодня в больнице Йезоло в Венето покончила с собой 49-летняя медсестра. Мы не узнаем причин, но нечеловеческие нагрузки и постоянный выбор, кого спасать в первую очередь и тем самым кого оставить умирать, – невыносимы.

Кто-то начинает говорить о неуместности вечернего пения из открытых окон, предлагает объявить трехдневный траур. Другие возражают: это не развлечение – пока мы поем, мы дышим. Зная, сколько людей сейчас задыхаются, это важно. Я открываю компьютер. Из Москвы известие о смерти моей тети – Алены Пастернак, Аленушки, как ее называла бабушка.

Вирус, вероятно, тут ни при чем. Но какая разница. Причина смерти всегда одна – человек перестает дышать.

Теперь они вместе. Алена и Женя Пастернак, ее муж, мой дядя, сын поэта. Уходят куда-то в солнечную переделкинскую дымку моего детства, держась за руки. Под их ногами шелестят прошлогодние листья.