что тебе она интересна, даже слепой увидит.
— А вот это не твое дело.
— Не мое. Но кто ж виноват, что сам ты своими делами без пинка не займешься.
Несколько секунд они сверлили друг друга взглядами. Первым отступился Гаяр. Выразительно пожал плечами, повернулся к брату задом — мол, надоело мне слушать твои глупости, — и пошел к лестнице. Его комнаты были двумя этажами выше.
— Переодевайся и спускайся в кабинет, — крикнул Кай вслед.
Что ж, с какой стороны ни глянь, хоть он в гостях здесь, хоть дома, но игнорировать эту просьбу-приказ нельзя. Для гостя — невежливо. Для члена семьи — недопустимо. К тому же он и сам очень хочет расспросить брата. Хотя бы о том, кто были те самоубийцы, устроившие погоню с перестрелкой. И что (и кому?!) должен был заявить дед, что бы вызвать такую криминально-буйную реакцию.
Но быстро спуститься не получилось.
В его старых комнатах все осталось так же, как было, когда он уходил. Законсервированное прошлое. И он влетел в это чертово прошлое с размаху, как муха в кусок янтаря.
Здесь убирали пыль, проветривали — но и только. Высились неаккуратной стопкой конспекты вперемешку с книгами из семейной библиотеки — никто так и не отнес их на законное место. Лежали в углу у окна гантели. Улыбалась со стены полуобнаженная кудрявая Хлоя Виленис — ещё не звезда комедий, а актриса малобюджетных фильмов «только для взрослых». Чертыхнувшись, Гаяр снял неприличный плакат, скатал в тугую трубку и засунул в щель между столом и подоконником. Мало ли, вдруг Дея заглянет… случайно.
Выдвинул ящик стола, хмыкнул. Колода карт того же пошиба, что и плакат, несколько пивных пробок, складной нож — несерьезный, таким только бутерброды резать, потому и оставил дома. Какие-то записки, бумажки — после нужно будет пересмотреть. А лучше сразу выкинуть, не глядя. Прошлое должно оставаться в прошлом, именно сейчас Гаяр отчетливо это понял.
С хлопком задвинул ящик и пошел в душ.
Когда вышел, горничная развешивала в шкафу одежду. Обернулась, просияла завлекательной улыбкой:
— Господину помочь?
Кареглазая, с золотистой от раннего загара кожей, сочными пухлыми губами, милыми ямочками на щеках. Он ее не помнил, да и не мог: почти девчонка, вряд ли двадцать есть. Но наверняка знал ее родителей: слуги в доме работали поколениями, людей с улицы сюда не брали. И она наверняка много о нем слышала. Всякого.
— Справлюсь. Ты все разложила? Ступай.
Фигурка у нее тоже была что надо, и девушка преотлично умела ее демонстрировать, оставаясь в строгих рамках предписанного поведения. Изобразила легкий, но почтительный поклон, плавно повернулась, шагнула от шкафа к двери. Какие-то несколько секунд, а он уже оценил и грудь, и талию, и попу. Красотка.
Приостановилась, заметив его оценивающий взгляд. Лукаво стрельнула глазами.
— Я же сказал, ступай.
Забавно, если все эти авансы — с разрешения, а то и прямого намека Кая. А хоть бы и нет, заводить шашни в отчем доме — увольте. Он молодой здоровый мужчина, глупо строить из себя аскета, но крутить интрижку с девушкой, работающей на семью — еще глупее.
Два этажа вниз к кабинету. Он вдруг подумал, что не знает, куда поселили Дею. Не искать же по всем гостевым комнатам. А спрашивать у Кая… и без того есть о чем у него спросить.
Но в кабинете ждал не Кай — дед.
Стоял у окна, повернувшись к двери спиной, что, как помнил Гаяр, должно было вызывать ощущение «тебе доверяют». Повернулся на звук шагов, кивнул:
— Садись. Рад тебя видеть.
Такой же, как одиннадцать… почти двенадцать лет назад. Разве что седина была тогда только на висках, а теперь всю голову присыпало. И голос глуше стал, будто надтреснутый.
Гаяр резко выдохнул. Почудилось, что лбом на стену налетел, хорошо, искры из глаз не посыпались.
Сказал бы: «А я не рад», — но… А, к черту! Зачем врать?
— Я тоже. Рад. Сам не верю, что это сказал.
Дед сухо усмехнулся.
— Кай сказал, не хочешь возвращаться.
— Не хочу.
Дед кивнул. Прошел мимо своего стола к углу с двумя креслами и низким круглым столиком из дымчатого стекла.
— Садись. Я велел принести кофе. Поговорим.
— С Каем поговорили уже, — хмыкнул Гаяр. Но все-таки сел напротив деда, теперь отметив и слишком сухую, с пигментными пятнами, кожу на руках, и морщины. Постарел. Неудивительно, что взялся собирать семью в кулак. Конкуренты наверняка на низком старте, только и ждут момента, когда «теневой босс Сигидалы» даст слабину.
Бессменная дедова секретарша ловко расставила кофейник, чашечки, вазочку с печеньем.
— С возвращением, господин Гаяр.
— Я здесь в гостях, госпожа Анериэ.
Она улыбнулась:
— Все равно с возвращением.
Вышла, покачивая бедрами, в свои почти полсотни все еще яркая и соблазнительная. Беззвучно закрыла дверь.
— В гостях, говоришь?
Сердился дед почти как раньше: начинал говорить тихо и язвительно. Только прежде ещё и закурил бы, и Гаяр даже растерялся, осознав: ему не хватает. Тяжелой паузы, пока дед достанет сигарету из пачки. Резкого щелчка зажигалкой. Ядреного, бьющего в нос и дерущего горло запаха крепкого «Пароходного».
— Случайно и крайне внезапно, — буркнул он, не зная, что сказать. — Какая злая муха Кая укусила, что он вдруг решил со мной пообщаться?
— Кай видит дела семьи. И, в отличие от некоторых, проявляет достаточно ответственности.
— Не заводи снова ту же песню. Ответственность! — Гаяр сам не знал, каких усилий ему стоило не вскочить. И даже не заорать. — Ответственность — это когда ты хоть что-то можешь решать. Сам. Кай может, наконец-то. Рад за него. Ну а я, вот беда, не дождался!
— Чтобы решать, надо сначала все обдумать! А не рваться махать кулаками, не разобравшись. Или ты до сих пор так и не понял?!
— Куда уж мне. — Гаяр все-таки встал. Отошел к окну, прижался лбом к стеклу. Странно. Он думал, уверен был, что новая встреча обернется скандалом куда громче и яростней того, после которого он ушел. Но первая вспышка прошла, и сейчас он чувствовал не злость, не обиду, а только тоску. И, наверное, непонимание. — Скажи, неужели так сложно было позволить шестнадцатилетнему оболтусу набить шишек и понять свои ошибки на практике?
— Значит, теперь ты видишь, что ошибался?
— Что толку? Вы не спешили меня возвращать.
— А ты бы вернулся? Мы оба знаем, чем закончились бы эти попытки. Зато все-таки набил шишек, а, Гай?
Даже парк изменился. По крайней мере, эта его часть. Платан, на который они с Каем любили лазать, стал ещё выше, еще раскидистей, но та ветка,
