Старый моряк знал, что говорил.
Посоветоваться бы с кем, только и это ничего не дало бы ему, кроме новых неясностей и сожалений. Не лучше ли пойти в военкомат и попроситься в какую-нибудь воинскую часть? Но в какую-нибудь и без ребят не хотелось. Может быть, поступить на завод? Сестре помог бы. Да она не согласится, чтобы работал: деду слово дала, что поможет Косте выучиться на капитана… Эх, Костя-Костя, ты все-таки в нокдауне, а самое трудное — впереди…
Ночью он спал плохо, утром встал затемно и по заснеженным улицам побрел к Крыловым. Хотел поговорить с Женькой, объяснить ему, что не хитрил в диспансере, что нелепость какая-то получилась… Лучше бы ему не ходить — только проговорился тете Кате о Женьке, и ей горе принес, и друга своего будто предал. Опять скверно вышло…
Костя пошел назад. Рассветало. В школу потянулись ученики. Костя постоял в переулке, поджидая Пашу. Тот вскоре появился на улице, решительно расчищая себе путь большими подшитыми валенками.
— Получилась задача? — спросил подходя.
Математика была сейчас бесконечно далека Косте, и он промолчал.
Паша тут же принялся излагать решение. Костя перебил его.
— Пойдем… к ребятам.
— Может быть, после уроков? — предложил Паша и тут же спохватился. — Да, конечно, надо сходить. Мы ведь с тобой не знаем, когда они… уезжают.
Они пошли навстречу редкой цепочке учеников.
8
ПРОВОЖАТЬ НЕ НАДО…
Проснулся Женька, когда уже рассвело, и сразу почувствовал неладное. Показалось, что ли, или сон виноват?
Женька часто видел цветные сны, такие красивые, что от фантастической игры красок дух захватывало. То это солнце или несколько радужных солнц, вращающихся на чистейшем голубом небе, а то — луга, усыпанные цветами, — он отчетливо различал каждую былинку. В эту ночь он плыл на паруснике, полном людей в ярких одеждах. Над синим океаном играло солнце. Потом парусник окутала тьма. Стоя на палубе, Женька увидел прекрасный город: на темном фоне светлели разноцветные дворцы с колоннами, портиками, галереями, скульптурами. Женька сошел на берег и очутился в пестрой толпе. Отовсюду на него были устремлены злорадные взгляды, он видел грубые человеческие фигуры с обветренными красно-желто-синими лицами и красноватыми жилками в глазах. Эта публика хороводом двигалась вокруг него, а потом поднялась на палубу корабля.
Женька тоже направился туда, но одна фигура взмахнула рукой. Он увидел летящий нож и упал. Нож все-таки достал его, не причинив ему боли. Женька прикинулся убитым, а сам потихоньку подобрал нож и метнул назад…
Может быть, это причудливое видение еще бродило в его сознании? Он огляделся. Шуры не было — почему же не разбудили его? Он ведь тоже должен идти в школу!..
Он поспешно встал и распахнул дверь. Вот оно что… Мать плакала. Она сидела около плиты, приложив к лицу фартук.
— Мама, ты… знаешь?
— Как же это?..
— Кто тебе сказал? — испугался Женька, подумав, что матери стало известно, как он… упрашивал военкома.
— Костя приходил… Почему же тебя взяли? Ты моложе…
Нет, ребята сами не знали подробностей, а матери он обо всем не расскажет. Пусть думает, что его мобилизовали, так как он прошел медицинскую комиссию…
В действительности все оказалось проще, чем он предполагал вчера. Он проснулся, и ему уже ничего не надо было говорить матери. Теперь только бы продержаться до отъезда…
— Где… Костя?
Мать взяла кастрюлю, поставила на плиту, переставила на стол и снова взяла в руки.
— Мама…
Кастрюля упала на пол, мать с плачем прильнула к нему.
— Сынок!.. Как же это?…
— Не одного меня, Сашу тоже… Мы в особые войска, туда самых здоровых берут…
Но разве были такие слова, от которых стало бы легче и ей, и ему? Да и какое дело матери до того, в каких войсках будет служить ее сын — все это для нее призраки, а реальное — вот оно: ее сын ни с того ни с сего уходил туда, откуда не было возврата ни сегодня, ни завтра. И вообще, был ли?
— Не пущу. Слышишь, не пущу!..
Сломленная горем, внезапно и несправедливо обрушившимся на нее, мать опустилась на стул и сидела безвольно, а по лицу у нее катились слезы.
— Не надо, мама… Время какое… Не сейчас, так позже взяли бы…
— Тебе и семнадцати нет… Как же это?..
Нет, Женька не мог, не смел сказать как. Пусть мать узнает об этом позже, когда немного привыкнет без него. Продержаться бы до вечера и уйти, чтобы никто не догадался, как тяжело ему самому, как скверно у него на душе. А там будь что будет…
В дверь постучали. Мать вытерла слезы, а Женька, обрадовавшись наступившей в разговоре паузе, поспешил к двери. За ней стояли Костя и Паша. Войти они отказались, и он понял, что им нелегко было предстать перед матерью.
— Я сейчас. — Он торопливо оделся. — Мама, ребята пришли. Я скоро…
Метель прекратилась, но дул холодный ветер. У подъезда сосед пенсионер расчищал засыпанную снегом дорожку.
— Здравствуй, дядь Сергей, — поздоровался Женька. Старик был глуховат и не расслышал. Его небольшая, склоненная над лопатой фигура выражала сосредоточенность и старательность. Женька позавидовал ему: у него такое устойчивое положение в жизни. Вот вышел он на улицу, увидел, что намело сугроб, и принялся за работу. Все для него ясно и просто. И у Кости с Пашей ясно: окончат школу, выберут себе дело по душе…
— Женя, может, ты думаешь, что мы… сами? — неуверенно, незнакомо заговорил Паша.
— Да бросьте вы… Извините меня за вчерашнее, все так неожиданно.
Он почувствовал облегчение, оттого что сказал, и ребята, наверное, почувствовали.
— Мы с Костей в другой раз пойдем, еще не поздно, — уже увереннее заявил Паша. — Не последний же набор, люди там нужны…
Пашины слова подействовали на Женьку успокаивающе. Паша нередко удивлял Женьку трезвой логикой, когда речь шла о самых прозаических вещах. Он умел наглядно и просто представить себе их внутреннюю взаимосвязь. Женьке сейчас и в голову не приходило, что будут новые призывы в армию, и Паша с Костей тоже уйдут, как он с Сашей. Тогда все они опять уравняются в своем положении. Не сейчас, так позже, — все равно их судьба будет одинакова, и, следовательно, их дружбе ничто не грозит…
— Давайте прощаться, — предложил он. — Бывай, Костя.
У Кости дрогнули губы, но он ничего не сказал, а только переступил с ноги на ногу.
— Ты нас… не забывай, — осторожно, словно опасаясь чего-то, напомнил Паша, — теперь нескоро увидимся.
Нескоро — означало после войны. Они верили в нерасторжимость связей
