которые я видела каждую минуту своих тридцати девяти лет, на самом деле не были конечностями, не представляли собой самую дальнюю оконечность меня, но что я существую за их пределами и отдельно от них. И не в абстрактном смысле. Не как дух или колебание волн. В собственном теле, точно так же, как находилась здесь, на пороге кухни, но каким-то образом – в другом месте, наверху – еще раз.
Казалось, что тучи за окном летят очень быстро, но в остальном вокруг меня не было ничего необычного, ничто не казалось неуместным. Скорее наоборот: все в доме, каждая чашка, стол, стул и ваза были на своем месте. Больше того, они были абсолютно точно на своем месте, что редко случается, потому что жизнь обычно воздействует на неодушевленную материю, то и дело сдвигая предметы то влево, то вправо. Со временем эти сдвиги накапливаются и становятся заметными – внезапно рама на стене покосилась, книги отодвинулись в глубь полки, – так что мы тратим много времени на то, чтобы небрежно, часто неосознанно сдвинуть эти вещи туда, где им положено стоять. Мы тоже желаем воздействовать на неодушевленную материю, которой, как нам хочется верить, мы управляем. Но на самом деле управлять мы хотим неудержимой силой и энергией жизни, и именно с ней мы ведем ожесточенную битву характеров, которую нам никогда не выиграть.
В тот день под домом словно провели магнитом, так что каждую вещь притянуло на положенное ей место. Все в доме наполнилось неподвижностью, и только тучи мчались мимо, будто мир стал вращаться чуть быстрее. Именно эта мысль первой пришла мне в голову, когда я замерла в дверях кухни: что время ускорилось, а я по пути домой каким-то образом отстала.
Я стояла застыв, боясь пошевелиться, а по спине у меня побежали мурашки. Произошла какая-то ошибка, неврологическая или метафизическая, и она могла, конечно, оказаться безобидной, как эффект дежавю, а могла и не оказаться. Что-то разладилось, и я чувствовала, что, если шевельнусь, могу уничтожить шанс на то, что ошибка исправится сама собой.
Прошло несколько секунд, и тут зазвонил висевший на стене телефон. Я инстинктивно повернулась посмотреть на него. Каким-то образом это разрушило чары, потому что когда я повернулась обратно, облака больше не мчались, а чувство, что я была и здесь, и там – наверху, – исчезло. В доме снова не было никого, кроме меня, а я стояла в кухне, вернувшись в привычные границы себя.
Я уже несколько недель плохо спала. Работа шла туго, поэтому я постоянно тревожилась. Но если писательство мое тонуло, как корабль, то морем, где это происходило и где, как мне начало казаться, рано или поздно потонет любое судно, если я попытаюсь пуститься на нем в плавание, был мой терпящий неудачу брак. Мы с мужем дрейфовали все дальше друг от друга. Мы такие нежные родители, что любовь и внимание к детям, которыми дышал наш дом, сначала служили оправданием возникшей между нами дистанции, а потом помогали ее замаскировать. Но в какой-то момент полезность нашей общей любви к детям достигла своего пика, а потом начала снижаться, пока не стала бесполезной в наших отношениях – она только подчеркивала, насколько мы оба одиноки и насколько, в сравнении с нашими детьми, лишены любви. Любовь, которую мы когда-то испытывали и проявляли друг к другу, либо завяла, либо мы перестали ее выражать – очень сложно было решить, в чем именно дело, – но при этом каждый из нас видел на примере детей, насколько сильно и ярко другой может любить, и это не могло нас не трогать. Мой муж не привык говорить о неоднозначных эмоциях. Он давно научился прятать их не только от меня, но и от себя. Я много лет безуспешно пыталась вовлечь его в обсуждение подобных эмоций и наконец сдалась. Конфликты между нами не допускались, не говоря уже о ярости. Все должно было оставаться непроговоренным, на поверхности царила полная неподвижность. Вот так я вернулась к безбрежному одиночеству, которое не было для меня счастливым, но не было и непривычным. «Я по натуре человек легкий, – сказал мне как-то муж, – а ты из тех, кто вечно все обдумывает». Но со временем обстоятельства, как внутренние, так и внешние, положили конец его легкости, и он тоже начал тонуть в своем отдельном море. Мы оба по-своему стали понимать, что потеряли веру в наш брак. Однако мы не знали, что делать с этим пониманием, как не знаешь, например, что делать, когда поймешь, что жизнь после смерти не существует.
Вот так обстояли дела в моей жизни. А теперь я к тому же не могла писать и все чаще не могла спать. Было бы очень просто списать странное ощущение, которое я в тот день испытала, на сбой запутавшегося от стресса и усталости мозга. Однако на самом деле я и не помнила, когда последний раз чувствовала такую ясность сознания, как в то мгновение, когда стояла на кухне, убежденная, что я еще и где-то неподалеку. Как будто мой разум не просто был ясным, но замер на самом пике ясности, а все мои мысли и ощущения приходили ко мне выгравированными на стекле. Тем не менее это была не та обычная ясность, которая вызвана пониманием. Скорее, я чувствовала себя так, будто передний и задний планы сдвинулись и моим глазам открылось то, что обычно блокируется сознанием, – огромный океан непонимания вокруг крошечного острова того, что мы в силах воспринять.
Через десять минут в дверь позвонили. Это была доставка UPS; я расписалась в получении посылки. Курьер забрал свой маленький электронный приборчик и вручил мне большую коробку. Я увидела, что у него на лбу выступили капли пота, хотя воздух был холодный, и вдохнула запах влажного картона. С улицы меня поприветствовал сосед, пожилой актер. Собака задрала лапу и пометила колесо машины. Но все это не сделало ощущение, которое я только что пережила, менее интенсивным и странным. Оно не начало рассеиваться, как обычно рассеивается сновидение при контакте с бодрствованием. Оно сохраняло яркость, пока я открывала шкафчики и доставала продукты к обеду. Это состояние по-прежнему было таким мощным, что мне пришлось сесть, чтобы попытаться его переварить.
Через полчаса, когда пришла няня с детьми, я все еще сидела у кухонной стойки. Сыновья заплясали вокруг меня, спеша поделиться всем, что случилось с ними за день. Потом они сорвались с моей орбиты и принялись носиться по дому. Вскоре приехал муж. Он вошел
