границами турецкой, нынешней австрийской и черногорской, пастровичане изжили век свой в битвах; они славятся храбростью в самой Черногории, и гордятся древностью своих прав и знаменитостью племени. При всей своей малочисленности, несколько раз составляли они отдельную и независимую республику. Некоторые роды сохраняют грамоты, в которых изложены их привилегии, будто бы дарованные Александром Македонским, и признанные действительными Венецианской республикой; между их древними привилегиями замечательна одна, которая дает им право, из 12 родов своих, избирать государя. Из числа новейших важны следующие: пастровичане ежегодно избирают четырех судей, двух воевод, двенадцать «властей» и шесть старшин. Все эти лица имели резиденцией островок Св. Стефана, и оттуда управляли народом. Вообще, республика Венецианская не только утвердила привилегии, которыми пользовались издревле пастровичане, по привычке или по праву, но, желая возблагодарить их за разные услуги, оказанные в битвах с турками, и, может быть, страшась их в свою очередь, она еще распространила эти привилегии, признала дворянство пастровичан во всей силе и уровняла его с дворянством победоносной и горделивой Венеции. Число пастровичан, занимающих несколько деревень, большей частью расположенных вдоль моря, простирается до 3.000. Все они православного греко-российского исповедания. Наружным видом и самой одеждой мало отличаются от черногорцев, кроме разве того, что не носят опанков и до того презирают их, что скорее станут ходить босыми, чем наденут эту обыкновенную обувь черногорцев, с которыми большей частью живут во вражде.
Пастровичане сохранили некоторые свои права и отстаивают их с упорством; а потому находятся в беспрерывной борьбе с местным австрийским правительством, усиливающимся подвести их под общий уровень с прочими подданными Империи.
В Кастель-Ластве нашел я девяностолетнего старика, слабого телом, но бодрого духом, сохранившего всю свежесть памяти и еще искру прежнего пламени страстей: любопытно было слушать его, поучаться живой истории последнего пятидесятилетия этого края и наблюдать, как вспламенялась полуутухшая искра жизни в старце, как вскипал он вновь мятежом страстей; из больного, слабого старика, становился он мужем бодрым, со сверкающими глазами и смело потрясающей рукой, которая дрожала и была холодна в начале его речи. Радован, имя старика, помнил то время, когда, явился в Черногорию Стефан Малый и, объявив себя Российским Императором, Петром III, увлек за собой народ и захватил бразды правления; кажется, даже, Радован участвовал в смелой экспедиции неустрашимого князя Юрия Владимировича Долгорукого, который, явившись в Черногорию с 20 человеками, большей частью иллирийских славян, именем Императрицы, Екатерины II, требовал от черногорцев Лже-Петра и, с горстью людей, грозил им местью из Цетинского монастыря.
– Как будто сего дня совершилось предо мной все, давно былое, – говорил старик, – а тому лет семьдесят! Теперь не так: что делалось вчера, я забываю сегодня: видно, или память моя слабеет, или дела-то теперешние таковы, что от них ни на памяти, ни на сердце ничего не остается. – Так вот, видите ль, – продолжал он, – раз, сидим мы всею семьей и ужинаем: моему отцу было тогда за семьдесят, а мне десятка полтора годов, я был старший в семье и уже давно ходил с ружьем; вот мы ужинаем, вдруг, раздался стук в двери: «Кого бы Бог принес в такую пору, – сказал мой старик, а ночь была – зги не видно, – не чета ли?» – «Нет, отец, чета не просится, а ломится в двери, – отвечал я, – а вот, посмотрю, да впущу гостей, коли они хоть незваные, да желанные». Я отворотил двери и двое незнакомых людей, не дожидая приглашения, вошли в избу. Один, по одежде, и по речи, и по складу лица, походил совсем на черногорца, другой, только одной речью, хотя не совсем для нас понятной, несколько приближался к нам; он без околичностей, стряхнул свой широкий охобень, окатив нас всех водой, и, молча, сел к огню; товарищ его повел беседу с моим отцом. Я слушал, не переводя дух, – так чудны были речи его. – «Из Анконы сюда прибыли мы в рыбачьей лодке, – говорил он, – турки и венециане сторожили нас, да проглядели, и мы пристали, беспрепятственно, у Спича, близ самой границы вашей с турками и Бокою (она была тогда под венецианами), товарищи наши еще в лодке, стерегут пожитки; но Боже сохрани, если утро застанет их в лодке, – ты понимаешь! Не станем терять времени. Ты христианин, наш по крови и по вере, дай нам проводника, или проводи сам до берега и укрой нас потом, на время, здесь». – Отец мой задумался. – «Сколько вас всех?» – спросил он. – «Человек двадцать, большей частью иллирийские славяне». – «А этот, кто?» – «Это наш начальник, русский, из знатного рода князей Долгоруких; он сердарь и воевода в своем краю». – «Русский – знаю; у них был Великий Царь, Петр I. Отец мой видел его, когда был на Руси с Владыкой Даниилом; а теперь на Руси ведь нет Царя: Царь ее, Петр III, теперь правит Черногорией».
– На Руси есть Царь Великий, Екатерина Алексеевна, – сказал другой пришелец, языком для нас понятным и гордо подымаясь с места, – и правит Она Русью, потому что Петр III волею Божьей помер. А тот, что у вас, не царь, а лжец и самозванец.
Я видел, как старик мой нахмурил брови, и думал, вот подымится буря, но отец вспомнил долг гостеприимства – и буря миновала. – «Кто бы вы ни были, – сказал он, – зачем бы сюда не пришли, я дам вам проводника и пристанище. Никто не скажет, чтобы христианин выдал своих единоверцев туркам или венецианам, а в случае нужды сумею защитить вас и от своих, – сказал он, сурово поглядывая на русского князя. – Радован, ступай с ними и не приходи без них». Мы отправились. «Славная пора, – думал я, – идти на чету», и подглядывал на турецкое село, что было невдалеке от нас и где все спало смертным сном. – До рассвета достигли мы вон той бухты; там человек с пятнадцать, притаясь и на стороже, ждали нас. Князь что-то сказал одному молодцу, который потом, был неотлучно при нем, и мы отправились назад, в горы.
Окончание экспедиции князя Долгорукого известно: он достиг одной цели своего посольства, возбудил Черногорию к общей войне с Турцией и тем отвлек лучшую часть ее войска, босняков и албанцев, от участия в войне с русскими, которая уже возгоралась в то время, но не мог выполнить другого поручения Императрицы, исторгнуть из Черногории лже-Петра. Черногорцы остались верными своей присяге.
Радован сообщил мне несколько анекдотов о Стефане Малом; вот один из них, резко очерчивающий характер черногорцев. Стефан был строг до крайности, но справедлив; черногорцы терпели его и чтили в нем Русского Царя, которому
