греческой эстрадной музыкой, присланных в подарок отцом – Теодоракис, Ксархакос, Хадзидакис… Были у Марины и пластинки, купленные в Москве: Лаки Кесоглу, Маргарита Зорбала, ансамбли «Бузуки» и «Эллада». Марина занималась под любимые песни: сорок минут утром и час вечером. А потом с наслаждением ложилась в ванну с пихтовым маслом.
Одиночество не тяготило Марину, она уже привыкла – одна. Вечерами садилась за пианино и играла, не зажигая света, при свечах. Маленькую Марину учили не только турецкому: она неплохо танцевала, каталась на коньках, играла на рояле. И в темноте опустевшей квартиры звучала музыка, которую – увы! – никто не слышал: Марина играла с левой педалью (когда звучит одна струна) – Штрауса, Шопена, Сибелиуса.
Глава VII. Марина–Платок
Исключение из правил
У неё было свободное время и не было друзей, но Марина больше не нуждалась в друзьях. Что–то сломалось в ней, и у неё не получалось – жить. Она ни к чему не стремилась. Никому не верила. Никого не любила. Ничего не ждала от жизни. Но однажды словно очнулась, наблюдая забавную сценку: на Ярославском вокзале из вагона вывалилась (именно вывалилась, а не вышла!) шумная ватага людей с рюкзаками, и все долго хлопали друг друга по плечам, не торопясь расходиться. – «Вот ведь люди, а! В электричке два часа вместе ехали – и всё наговориться не могут! – беззлобно сказал кто–то позади Марины. – Туристы!»
Марина проводила их глазами. – «Туристы. Из похода возвращаются! Я ведь тоже ходила когда–то… Почему же теперь – не хожу?» Недолго думая, Марина купила план походов выходного дня и выбрала группу, где, как она надеялась, не встретит старых знакомых. Да и кто её узнает? – пятнадцать лет прошло… Руководителем группы был Николай Карпинский. Марина вздохнула с облегчением – его она тоже не знала. И отправилась в поход.
Группа была «молодой» – всем от двадцати двух до тридцати пяти, самый старый – тридцатишестилетний Карпинский. «Исключения из правил» – сорокалетний Игорь Софронович, альпинист и мастер спорта, и Марк Борисович, который в свои пятьдесят мог дать фору двадцатилетним. На лыжах Марк ходил как бог и каждую весну сплавлялся на плотах по реке Белой. Без этих двоих в группе было как-то пусто. На привалах они с удовольствием рассказывали о своих приключениях: как перевернулся на крутом пороге плот (!), как на леднике они провалились в трещину (!) и как их оттуда вытаскивали… – «Натерпелись вы там?» – сочувствовали Марку. – «Да мы-то ничего, замёрзли только… Натерпелись те, кто вытаскивал – отвечал смущённо Марк, плотный широкоплечий увалень ростом метр восемьдесят пять, – Попотеть пришлось ребятам!». И смеялись так, что с сосен падали иголки.
«Исключением» стала в группе и Марина (хотя даже не подозревала об этом). И всё из-за её «экипировки»…
На антресоли Марина нашла старые лыжные брюки чёрного цвета, которые были ей великоваты и сидели мешком, и чёрную отцовскую куртку, тоже старую. Больше в доме ничего не нашлось, а покупать она не хотела. Сойдёт и так. Роскошные длинные волосы были стянуты в тугой узел и спрятаны под платком. – Марина сделала это намеренно, ей не хотелось ничем выделяться.
Более неподходящей одежды выбрать она не могла. В тёмном старушечьем платке и мешковатой куртке Марина выглядела старше своих лет, и в группе решили, что ей «сороковник» (А Марине было всего тридцать три). И прозвище придумали – Платок. Но Марине было всё равно.
Она не спешила ни с кем знакомиться, держась особняком и приглядываясь. А группа приглядывалась к ней. «Мало каши ела. Не выдержит» – такой был вынесен вердикт. Но хрупкая, «болезная» (по определению Карпинского) Марина оказалась на удивление выносливой. В первом же походе (раскрываю секрет: если к Карпинскому приходил новичок, для него устраивали «проверочный» поход – шли в основном по пересеченной местности и слегка увеличивали километраж. Топкие места, бурелом и мордохлёст были, как в фигурном катании – обязательными элементами. Если после такого экстрима новичок приходил к Карпинскому второй раз – на привале, на общем собрании ему торжественно присваивали звание «почётного члена» группы…
Марина прошла тридцать шесть километров (объявлено было тридцать), не отставая от группы ни на шаг. Даже речку перешла вброд! Переправу хитрый Карпинский организовал специально для неё (в двух километрах выше по течению был мост). Стоял октябрь, вода заметно остыла. Девчата пробовали ладошками воду и «радостно» визжали. Мужчины (которых в группе было большинство) дружно переносили их на руках.
Марина не стала ждать своей очереди. Прошла по течению вверх – там было поуже (и как оказалось, глубже) и перешла речку в купальнике, обеими руками держа рюкзак над головой. Молча переоделась и присоединилась ко всем. На вопрос «Как водичка?» она только пожала плечами. «Наш человек!» – решили в группе. Но Марина так и не стала – «нашей».
Не в силах себя изменить, она оказалась в одиночестве – среди людей. В группе к ней привыкли и радостно здоровались, встречаясь с Мариной на вокзале. Она быстро стала для всех своей, и всё-таки оставалась одна! Из-за платка Марина выглядела гораздо старше своих лет, и это ещё больше отдалило её от остальных. С ней общались (что Марина делала крайне неохотно, отвечая односложно или улыбаясь вместо ответа). Ей звонили, если изменялся маршрут или состоялся «необъявленный» поход для своих. Марина стала полноправным членом группы Карпинского.
Женщин в группе было мало (походы–то тренировочные, дальние, без хорошей физической подготовки не пройдёшь – умаешься), и на привале им приходилось «поворачиваться». Мужчины дружно рубили дрова, а за общий стол отвечали женщины. Марина никогда не увиливала от работы. – Крошила в салат овощи, мелко нарезая на принесённой из дома разделочной доске. Резала неподатливый, застывший на морозе хлеб (угадайте, сколько хлеба и бутербродов съедят шестнадцать человек, отмахав до привала километров двадцать?). Чистила картошку изящными руками с тонкими «музыкальными» пальцами.
– Ты случаем не пианистка? – спросили у Марины.
– Нет, я искусствовед. Но, конечно, играю немного, для себя.
– Искусствовед! – удивлялись туристы. – А одевается как пугало! Вся в чёрном, и платок этот… Но Марине никто ничего не сказал.
А однажды – в «необъявленном» двухдневном походе, куда приглашали только членов группы, да и то не всех, – её очень сильно обидели. Не нарочно, конечно же…
«Одноместный люкс»
В походы с ночлегом палаток брали в обрез, чтобы легче нести. Двухдневки у Карпинского были дальние, с солидным километражем. Хозяева палаток вперебой приглашали к себе остальных, в двухместках спали вчетвером и даже впятером. – «В тесноте, да не в обиде!» – шутили
