— Зачем? — спросил Вер. — Прежде она поносила Элия, теперь занялась мною.
Пизон платит — она пишет. Пусть пишет.
— Ты победишь завтра, Вер, непременно победишь! — слащаво и заискивающе проговорила крашеная в ярко-рыжий цвет красотка. Обольстительное тире, которое прочертили ее пышные груди в окаеме глубокого выреза, обещало немало сладостных минут Скоро я насобираю пять тысчонок и куплю у тебя клеймо.
— Клеопатра, душка, — загоготал возничий. — Ты скорее родишь, нежели наскребешь столько!
— Соберу, — упрямо повторила Клеопатра. — К следующим играм. Я в долг возьму. У меня и так долгов десять тысяч. Или двенадцать? А, неважно. Все равно я их никогда не отдам.
— Вер, возьмешься исполнить желание шлюхи? — поинтересовался круглолицый упитанный молодой человек в пестрой тунике, в каких любят щеголять репортеры.
Вер пожал плечами:
— Почему бы и нет. Если она заплатит, я исполню.
— А желание разбойника? Убийцы? — не унимался толстяк и в предвкушении интересного спора вытащил из нагрудного кармана блокнотик.
«Завтра нацарапает статейку на последней странице „Девочек Субуры“, — подумал Вер. — Что-нибудь омерзительное, ни капли не похожее на мои слова».
Порой Вер замечал, что некоторые люди начинали ненавидеть его с первого взгляда. В чем причина подобной антипатии, гладиатор понять не мог.
— Убийц и разбойников цензоры вносят в гладиаторские книги, — напомнил Вер. — Их желания не исполняются.
— Я бы внес туда и шлюх, — заявил толстяк.
— Что?! — взревела Клеопатра. — Да я тебе… — Она заехала толстяку в нос, да так, что тот кубарем слетел с табуретки. — Бей его! — вопила Клеопатра. — Он хочет отнять у нас истинное право римских граждан.
Все смеялись, но товарки на помощь Клеопатре не спешили.
— Ну что же вы смотрите! — кричала Клеопатра, кидаясь жареными орешками и финиками в незадачливого репортера. — Он нарушает мои права!
Все вновь захохотали.
— Вер, а ведь мы с тобой схожи, — неожиданно заявила Клеопатра, поворачиваясь к гладиатору. — Оба исполняем чужие желания. Мы с тобой — главные люди в Риме после императора.
— Клянусь Геркулесом, я знаю ее желание! — воскликнул возничий. — Клепе хочется замуж. Так ведь? Я угадал?
Клеопатра уперла руки в бока и показала насмешнику язык.
— Да, хочу! Но не за пьянчужку или безларника вроде тебя. А за сенатора.
Вот вам, ясно?
— Такое желание не исполнит даже Вер! — крикнул репортер.
— Отчего же. Вероятность один к двадцати, — прикинул гладиатор. — Сенатор — дряхлый старичок лет под восемьдесят, который самостоятельно не может надеть сандалии. Таких в сенате достаточно. Случаю надо лишь организовать встречу будущей парочке. Клепа, ты будешь подавать сиятельному мужу грелку в постель.
— Ну нет! — Клеопатра обвела присутствующих черными сверкающими глазами. —
К чему мне старик?! Я получу молодого и красивого. Вот Элий, к примеру, собирается жениться на Марции, а чем я хуже?!.
Клепа хочет выйти замуж за Элия! — закричал возничий.
— Зачем тебе Элий? — вмешался в разговор темноволосый парень в одежде фокусника. — Он самый бедный из всех шестисот сенаторов.
— Где ты нашел бедных сенаторов? — возразила Клепа. у сенатора должно быть не меньше миллиона, или ты забыл?
— Миллион — это не так и много. Особенно для тебя Клепа. «Акта диурна» недавно публиковала список доходов и оценку имущества сенаторов. Так вот Элий — на последнем месте, — не уступал фокусник.
— Все это брехня, Кир! — уверенно заявил возничий. — Будучи гладиатором, Элий должен был заработать бешеные деньги.
— Он все отдал в фонд Либерты.
— Очередные сочинения вестников! — не унимался возничий.
— Редьку тебе в зад, тупица! Вер, скажи, ты же знаешь, — потребовала Клепа.
— Я не доказываю клеветнику, что он клевещет, — Вер улыбнулся, глядя возничему в глаза. — Я его просто убиваю… — возничий поперхнулся и на всякий случай отодвинулся подальше от Вера. — Так вот, Элий действительно отдал свои призовые деньги в фонд.
— Все гладиаторы — убийцы, — напомнил возничий. — Даже Элий.
— Но он не виновен, — вступилась за своего любимца Клепа. — Иначе не сидеть ему в сенате. Цензоры за этим следят строго.
— Я не верю цензорам, — упрямился возничий. — И твоему Элию я не верю, хотя его и считают честным. Да я и себе не верю.
— И правильно делаешь, — ухмыльнулся Кир-фокусник.
Вер пил и не пьянел. Слушал бесконечный треп посетителей и не веселился.
Внутри него как будто лежал кусок льда, и этот лед ничто не могло растопить — ни вино, ни чужой смех, ни вульгарные шутки. Даже ласки такой горячей девицы, как Клепа, не помогли бы.
Молоденький галльский бард в голубой тунике принялся петь, подыгрывая себе на испанской кифаре[15]. Ему хлопали и свистели одновременно.
— Эй, парень, шел бы лучше в гладиаторы! — крикнул Кир-фокусник.
Певец смутился, поспешно уселся за свой столик и залпом опрокинул кубок с неразбавленным вином.
— Вер, сделай всех талантливыми! — крикнул возничий. — Чего тебе стоит!
Невозможно слушать подобное блеянье!
— Вер, сделай всех счастливыми! — подхватил толстяк-репортер.
Вер отрицательно покачал головой.
— Подобные желания не исполняются.
— Это почему же?! — возмутился возничий. — Мы купим клейма. А ты победишь.
Для верности можешь пришить противника.
— Да, да, — радостно закивала Клепа. — Неужели тебе не надоело излечивать от геморроя и возвращать потерявшихся собачек? Это все равно, что обслуживать импотентов. Счастливые — все. Одно желание, и мы — на верху блаженства. Непрерывный оргазм.
Ее глаза блестели. Возничий положил свою широкую ладонь на пышную ягодицу Клеопатры. Ему уже казалось, что желание всеобщего счастья исполнилось.
— А если я проиграю? — спросил гладиатор. — Тогда все сделаются несчастными. Навсегда.
— Ты не можешь проиграть! Ты выиграешь! — заорали все наперебой.
— Сколько ты хочешь за такое клеймо? Десять тысяч? Двадцать? На третий день игр мы берем клеймо. И все — счастливы. Все… все…
— Мало, — вмешался в разговор хозяин. — Такое клеймо должно стоить не меньше миллиона.
— Скинемся! — уверенно заявил возничий. — Мы — будущие благодетели Рима.
