от чего у него распухал мозг. Он сжал зубы и подавил подступившую тошноту. На миг ему показалось, что он слышит по вокс-каналам другого Легиона приглушенные напевы Тысячи Сынов. Они звучали призрачными, чуждыми, невыносимо уставшими.
— Да, — ответил Ариман. — Император будет рыдать, если мы позволим этому знанию погибнуть.
Севатар выдохнул сквозь сжатые зубы. Его так утомляли заблуждения других людей.
— Будь это так, мой примарх не приказал бы нам сжечь все дотла.
На лице Аримана отражалось терпение — терпение и сочувствие.
— Со всем уважением, капитан Севатарион, ты говоришь о том, чего не знаешь. Мы плаваем по течениям Великого Океана так, как ни один другой Легионе не может вообразить, не говоря о том, чтобы понять. Знания в этой башне имеют отношение к миру за Пеленой, и только мы имеем право судить о его ценности. Слово Алого Короля — единственный закон, имеющий здесь вес. Мы заберем эти знания на Просперо, а потом, после изучения, переправим на Терру.
Севатар сумел разжать зубы.
— Знаешь, а ты умеешь относиться к братьям-воинам, как к детям. Слащавость в твоем голосе не скрывает того факта, что ты высокомерный терранский говнюк.
Ариман покачал головой во второй раз, демонстрируя терпение в ответ на эту тираду.
— Я не стремился высмеять тебя, Яго.
Лицо Севатара дернулось.
— Я возвращаюсь на орбиту узнать, приблизились ли наши отцы к решению.
— Я с тобой, — ответил Ариман. — Но я бы хотел гарантии от тебя, что ваши силы не откроют огонь по башне после нашего отбытия.
— Но я пригнал всю эту артиллерию, — Севатар махнул рукой на разрушенный город, где рычали на холостом ходу бронемашины батальона VIII Легиона. — Было бы досадно не воспользоваться ею.
— Я это и имею в виду. Мне нужно твое слово.
Севатар уставился на своего коллегу.
— Если я дам тебе такую гарантию, ты и в самом деле поверишь, не так ли?
— Я буду надеяться, что ты держишь свое слово, — сказал Ариман.
Севатар фыркнул, но не насмешливо, а из искреннего удивления.
— Никто настолько наивный как ты не имеет права быть высокомерным, Азек.
— Знание — не есть добро или зло, брат. Оно приобретает нравственность только при его использовании. Если использовать со злым умыслом, оно становиться злом. Если применять во благо других, оно становится добром.
Двое братьев разговаривали уже некоторое время, и это было видно по их лицам. Первый был краснокожим гигантом, облаченным в броню из тизканской бронзы и просперовского золота. Оттенки обоих металлов обладали едва заметным намеком на алый цвет. Плавные символы украшали пластины доспеха загадочными узорами. Аристократическую красоту его лица портил сморщенный порез на месте правого глаза. От ока, что некогда гнездилось в закрытой глазнице, осталось только предположение.
Второй брат был поджарым, в то время как первый — мускулистым. Растрепанным, тогда как другой — величественным. Его кожа была цвета нечистого льда, а волосы — грязно-черными, как крылья летучей мыши. Он сидел, в то время как первый горделиво стоял.
Второй брат смотрел на свои руки в перчатках. Он снова и снова выпускал и втягивал пару огромных металлических когтей, с мерзким скрежетом адамантия о керамит.
— Закон есть закон, — сказал бледный брат, не отрывая взгляда от перчаток. Из ножен на предплечьях в очередной раз молниеносно выскочили когти под аккомпанемент металлического лязга.
По краям зала безмолвную вахту несли несколько космодесантников. Их имена, лица и шлемы были известны по всему новому Империуму, каждый из воинов был героем. Такое собрание, при лучших обстоятельствах, означало бы уничтожение или покорение цивилизации, сопротивляющейся Имперскому согласию. Сейчас же эти знаменитости стояли молча, наблюдая, как их отцы борются за право нанести заключительный удар по миру внизу либо спасти его от уничтожения.
Один из воинов в полночном боевом доспехе, такой же болезненно-бледный, как и его примарх, и с отметиной от клинка на губах, покачал головой и, наконец, заговорил:
— Пожалуйста, дядя, избавьте нас от вашего нравственного релятивизма.
Несколько легионеров Тысячи Сынов, блистательных в своих багровых доспехах, замерли от этих слов. Магнус прищурил левый глаз, глядя на своего брата и отказываясь посмотреть на заговорившего Повелителя Ночи.
— Если твои сыновья не могут удержаться от детских порывов, возможно, им лучше покинуть нас.
Растрепанный примарх снова выпустил когти. Вздох, выскользнувший сквозь острые зубы, был обременен усталостью. Кёрз промолчал. За него говорила поза утомленного пренебрежения.
Еле заметные движения стоявших в положении «смирно» офицеров Тысячи Сынов выдавали их переговоры по личных каналам связи. Командиры Повелителей Ночи стояли напротив в положении «вольно», не побеспокоившись последовать примеру визави. Стоявший навытяжку первый капитан XV Легиона Ариман держал свой посох прямо, представляя собой трансчеловеческого аватара застывшего совершенства.
Его темное отражении в зале Севатар опирался на цепную глефу. Для трансчеловеческого воина-убийцы выглядеть беззаботно было невозможно, но первому капитану Повелителей Ночи это почти удавалось.
— Мы должны… — начал Севатар.
— Молчать, — одновременно сказали оба примарха. Невероятно, но это сработало. Севатар снова уставился на Аримана, возможно, гадая, насколько мастерски владеет командир другого Легиона увешанным безделушками посохом. Ариман же, напротив, полностью игнорировал Севатара. Он сосредоточился на развернувшейся в центре помещения беседе.
Магнус Красный опустился на колени перед своим братом, оказавшись с ним лицом к лицу.
— Отведи своих людей от башни, Конрад, — сказал он мягким голосом. — Считаешь меня слишком гордым для компромисса? Это не так. Не в таком важном деле, ведь знания так необходимы. Дай мне две недели прочесать эту сокровищницу, отделить истину от вредной лжи. Я лично уничтожу все, что несет пятно обмана.
Когти выскочили. Затем скользнули обратно в наручные чехлы. А потом снова выскочили.
— Не делай этого, — с нажимом произнес Магнус. — Не предавай эти знания огню.
Конрад Кёрз поднял темный взгляд к полуприкрытым глазам брата.
— Я не выношу компромиссов. И не отступлю. Библиотека сгорит.
— Брат, — сдавленным голосом попросил Магнус. — Позволь сначала отправить сообщение нашему отцу. Пусть его слово станет нужным нам решением. Даю слово, он никогда не прикажет уничтожить библиотеку. А я останусь
