будущим партизанам военкомат вручил повестки о мобилизации в армию. В начале октября был создан подпольный райком партии, который встал во главе партизанского движения и подпольной работы. В него вошли Бормотов, Глахов, Жуков, директор совхоза «Болычево» Поздняков, секретарь райкома комсомола Вера Прохорова.
На основании донесений Назарова райком определил для каждого отряда место расположения и зону действий. Ближе к Осташеву, в Куровском лесу, должен был расположиться отряд Назарова. Он контролировал большак Осташево — Руза. Второму отряду под командованием Проскунина было отведено место в районе хутора Горбова, невдалеке от границы с Ново-Петровским и Рузским районами. За хутором Вейна должен был действовать третий отряд во главе с Шапошниковым.
Расстановка боевых сил заканчивалась.
9
Жизнь в Осташеве шла своим чередом. Люди трудились на полях, в МТС, в учреждениях. Работали магазины, почта, телеграф, электростанция. Однако угроза вражеского вторжения становилась неотвратимой.
Весть об эвакуации население встретило по-разному. Многие семьи тотчас же приступили к сборам. Кое-кто мучительно раздумывал: ехать или оставаться? А были и такие, кто решил поступить иначе…
Поздно вечером, дождавшись своей очереди, в кабинет секретаря райкома вошел Алексей Семенович Лизунков. Старый большевик, двадцатипятитысячник.
— Вам помогать пришел. Оформляй! — Лизунков протянул секретарю красную книжечку.
— Куда?
— В партизаны.
Бормотов медлил с ответом, разглядывал партбилет: «Год рождения — 1884. Время вступления в партию — 1917».
— Не староват ли, Семеныч, а? Скажи честно.
— Ну, какие мои года! — Лизунков усмехнулся. — Суворов старше был, когда Альпы переходил. Моя дорога с вами.
Бормотов понял, что отговаривать старика бесполезно, сообщил место отряда и пароль.
Потом пришла с сыном Юрием Анна Сухнева, заведующая сберкассой. Она просилась в отряд вместе с сыном.
— Так, так… — Бормотов побарабанил пальцами по столу. Подумал: «Семьями идут! Гореловы мать и дочь — на подпольной работе. Шумовы мать и сын — партизаны. И вот еще». При всем уважении к патриотизму людей шевельнулось сомнение: не будут ли женщины и подростки обременять отряды?
— Возьмите, Александр Иванович! — попросил Юра. — Мы стрелять умеем, в разведку будем ходить.
— Кто это «мы»?
— Толя Шумов, Володя Колядов и я.
— Ах, да… Что ж, пусть будет по-вашему, — согласился Бормотов. — Пока готовьтесь в дорогу. А когда и с кем вам ехать, мы сообщим.
Мать и сын ушли. Бормотов сделал пометку в блокноте. Взял трубку зазвонившего телефона: «Да. Что? По этому вопросу обратитесь к председателю сельсовета. Да». И, взглянув на вошедшую Евдокию Степановну, спросил:
— Посетителей много осталось?
— Три человека. Пригласить?
— Обождите, Евдокия Степановна. Дайте передохнуть.
Он встал из-за стола, прошелся по кабинету. Остановился и спросил неожиданно:
— А хлебы вы, Евдокия Степановна, печь умеете?
— Как же! С детства батрачить и хлебы не уметь печь?
— Хорошо. Завтра сходите на пекарню и сами поглядите, что можно взять в лес. Сухари-то скулы проедят. Если не хлебы, то хоть лепешки печь будем.
Евдокия Степановна спросила:
— Сухневы по какому делу приходили?
— В партизаны я их обещал принять. Вы теперь с ними связь поддерживайте. На базы вместе будете уходить.
— Так. Значит, все три дружка в одну сторону подались. Володя Колядов тоже решил — в партизаны. Хороший паренек, смелый. Завтра к вам придет.
— Очень хорошо! Эх, орлята, комсомольцы! Верю я в них. Не уронят они знамени, которое их отцы подняли!
Бормотов открыл дверь, шагнул в коридор:
— Кто ко мне, пожалуйста!
10
Трудной была последняя неделя. Многое удалось вывезти или спрятать: хлеб, скот, сельскохозяйственные машины. Выехала значительная часть населения. Однако жизнь есть жизнь, и эвакуацию до конца не спланируешь. С трудом, с болью отрывались люди от родных мест, от своих домов, а иногда и от семей. Не у всех хватало сил на это. Знали люди: эвакуация не мед, и выжидали, не теряя надежды, до последнего часа…
Ранним дождливым утром 14 октября до Осташева донеслись орудийные раскаты. Гитлеровцы обошли противотанковый ров, форсировали реку Рузу в окрестностях села Чернево.
По раскисшим проселочным дорогам и по тракту, залитому жидкой грязью, потянулись запоздалые беженцы со своими пожитками. По обочинам женщины и дети гнали своих коров, коз, овец. Мычание, блеяние, плач, проклятия.
На мосту, по выезде из Осташева, образовалась пробка. Телега, на которой лежали мешки с картошкой и возвышалась огромная кадушка с огурцами, встала наискось. За переднюю ось ее зацепилась намертво другая телега. Старуха, не слезая с мешков, давала указания сухонькому старику с бороденкой, бестолково мельтешившему возле колес:
— Да расцепляй ты, старый, людей не задерживай!
— Ишь ты, умная голова, расцепляй, — огрызнулся старик. — Тут ЧТЗ нужен. Слазь, говорю!
Сразу же за телегой с кадушкой стояла повозка, закрытая рогожами. Поверх лежали свернутые половики, стулья, ведра. На передке невозмутимо сидел пожилой мужчина в телогрейке, в шапке-ушанке. Вряд ли кто мог признать в нем Александра Васильевича Недачина, управляющего Осташевским отделением Госбанка. Может быть, его невозмутимость и привлекла внимание двух разъяренных мужиков, которые бежали ликвидировать «пробку». Они набросились на Недачина:
— Кулак проклятый, с половиками расстаться жаль? С ведрами? Столкнем сейчас в овраг, к матери…
— Да что вы, ребятки, — взмолился Недачин, — я на ходу. Заминочка вон из-за той кадушки получается.
Повозка Недачина готова была вот-вот проследовать под откос, но шум перепалки заглушил чей-то бас:
— Тихо, хлопцы! Уважайте старших!
Это в дорожный инцидент вмешался преподаватель педучилища Иван Игнатьевич Литовченко. На пяти подводах он отправлял в тыл теплые вещи, собранные населением района для бойцов Красной Армии. Подошедшие с Литовченко трое дюжих парней расцепили повозки.
— Вперед, папаша! Погоняй пегого! — пробасил Литовченко.
— То-то, — ворчал Недачин. — А насчет «кулака» не угадали… Миллионер я.
Под рогожами в непромокаемых опломбированных мешках лежали семь миллионов рублей наличными, текущие счета колхозов, совхозов, предприятий.
От обоза беженцев отделилась большая пароконная повозка, свернула во двор райисполкома. Плечистый парень с военной выправкой сбросил с повозки охапку сена, снял первый тяжелый ящик. Это был Владимир Аникеев, бывший военрук педучилища. Под Черневом он получил от командования наших частей оружие и боеприпасы.
— Сзади еще две подводы, — доложил Аникеев подошедшему командиру Глахову. — Противотанковые мины, гранаты, тол.
— Так. Хорошо! — похвалил Глахов. — Но ящики не сгружайте. Пусть они в повозках, наготове…
А на другом конце Осташева рвались гранаты. Несмотря на ненастье, Михаил Матвеевич Никитин вывел своих «студентов» за овраг, к реке. Последнее занятие по гранатометанию. Сегодня учеба, а завтра и учитель и ученики будут в лесу. И каждый начнет привыкать к новому званию — партизан.
Учеников трое: Толя Шумов, Володя Колядов и Юра Сухнев. Они только что бросили в цель по боевой гранате и теперь, лежа на пожухлой мокрой траве,
