говоря уже о его возрасте, – одетым с праздничной роскошью и элегантностью. Подложка его сюртука была из белого шелка, что выглядело бы особенно неуместным, если бы являлось частью портновского замысла, а не символом, – возможно невольным, но показывавшим, что внутри он был еще лучше, чем снаружи, несмотря на превосходную верхнюю ткань. Но одной руке он носил белую лайковую перчатку, но другая рука, без перчатки, выглядела не менее белой. Поскольку на «Фидели», как и на большинстве пароходов, тонкий слой копоти местами лежал на палубе и особенно на перилах, было удивительно, что его руки остались незапятнанными. Но если бы вы какое-то время наблюдали за ним, то заметили бы, что он старается ни к чему не прикасаться. Короче говоря, вы бы заметили, что некий слуга-негр, чьи руки от природы были черными, – возможно, с такой же целью, как мельники носят белое, – выполнял все указания своего хозяина и имел дело с грязью во всех ее проявлениях, но без предрассудков. Но представьте, каковы были бы последствия если бы джентльмен мог бы еще и грешить через своего представителя без последствий для своей репутации! Впрочем, этому не бывать, и даже если бы так было, то никакой рассудительный моралист не помел бы и заикнуться об этом.
Таким образом, есть причина полагать, что этот джентльмен, подобно прокуратору Иудеи, мог спокойно умывать руки, и никогда в жизни не сталкивался с торопливым маляром или неосторожным дворником; в общем, благодаря своей незаурядной удаче, он был очень хорошим человеком.
Не то, чтобы он был неким воплощением Уилберфорса;[37] такая высокая честь, по всей вероятности, не принадлежала ему. Ничто в его манерах не свидетельствовало о праведности. Он был всего лишь добрым, и, хотя это качество ставят ниже праведности, разница между этими двумя понятиями, как можно надеяться, не так уж непреодолима, ибо праведный человек не обязательно является добрым, и на проповедях с церковной кафедры можно слышать убедительные настояния о том, что доброта по своей природе далека от праведности, и природная доброта становится праведной лишь после духовного преображения и обращения к вере. Честные умы, понаторевшие в истории праведности, не станут это отрицать, поскольку сам святой Павел вполне ясно сказал, какому из этих качеств он отдает свое апостольское предпочтение: «Ибо едва ли кто умрет за праведника; за благодетеля, может быть, кто и решится умереть».[38] Поэтому, когда мы повторяем, что этот джентльмен был только добрым человеком, как бы ни возражали против этого суровые блюстители нравов, все же можно надеяться, что его доброта, по меньшей мере, не будет считаться преступным качеством. Во всяком случае, ни один человек, даже праведник, не сочтет правильным отправить этого джентльмена в тюрьму за преступление, каким бы экстраординарным оно ни выглядело, до выяснения всех обстоятельств; всегда остается шанс, что вышеупомянутый джентльмен в конце концов может оказаться таким же невиновным, как и его судьи.
Этот добрый джентльмен с достоинством ответил на приветствие праведника, – то есть, человека в сером, уступавшего ему не столько своим положением в обществе, но скорее, ростом и представительностью. Подобно раскидистому вязу, он распростер над просителем покров своего великодушия; не с чванливой снисходительностью, но с учтивостью, свойственной истинному величию, которое может быть добрым к любому человеку, не унижая его достоинство.
Выслушав просьбу о пожертвовании для вдов и сирот семинолов и получив должный ответ на два-три коротких вопроса, добрый джентльмен извлек объемистый бумажник в добром старом стиле изготовленный из зеленого французского сафьяна с шелковой подкладкой того же цвета и хрустящими новыми банкнотами, прямо из банка, не потертыми и без следов грязных рук. Вложив три девственных купюры в руки просителя, он выразил надежду, что его можно извинить за незначительность вклада; по правде говоря (и это, наконец, объясняло его нарядный вид), он собирался сойти на ближайшем причале, чтобы во второй половине дня присутствовать на свадьбе своей племянницы, поэтому не имел при себе много денег.
Человек в сером собирался выразить благодарность, но добрый джентльмен мягко удержал его от этого и сказал, что это он должен быть благодарен. По его словам, благотворительность была не трудом, но удовольствием а даже потаканием своим слабостям, за что его слуга, большой юморист, иногда журил его.
Последовала беседа на общие темы, связанная с упорядоченными способами творить добро. Джентльмен высказал сожаление, что многие благотворительные организации, существующие по всей стране, не согласовывают свои усилия таким образом, чтобы перераспределять свои средства ради достижения еще большего блага. Такая конфедерация, вероятно, могла бы достигнуть еще лучших результатов при политической поддержке администрации штатов.
Это предложение произвело на его сдержанного собеседника впечатление, наглядно демонстрирующее идею Сократа, что суть души есть гармония; как звучание флейты в гармоничном сочетании с арфой создает приятную мелодию, так и слова, затрагивающие внутренние струны души, воодушевляют ее.
С воодушевлением, более или менее нехарактерным для человека в сером, с учетом его изначально сдержанной манеры в разговорах с людьми, которые оставались глухи к его призывам и аргументам, он стал более энергично развивать свои взгляды, когда увидел благоприятную возможность для этого. Нижеследующий диалог служит примером его искренности, или того, что можно было принять искреннее намерение.
– Сэр, – оживленно сказал он. – Возможно, я опередил вас. Мой проект, похожий на ваш, был отвергнут на Всемирной ярмарке в Лондоне.[39]
– Всемирная ярмарка? Вы там были? Каким образом?
– Сначала позвольте…
– Нет, сначала расскажите, что привело вас на ярмарку.
– Я собирался показать инвалидное кресло моей собственной конструкции.
– Значит, вы не всегда занимались благотворительным бизнесом?
– Разве облегчение человеческих страданий – это не разновидность благотворительности? Я верю в благотворительный бизнес, как вы его называете, но благотворительность не булавка с головкой и острием; это работа, где хороший специалист должен быть компетентным во всех областях. Я разрабатывал мое кресло Протея урывками, между едой и сном.
– Кресло Протея? Пожалуйста, опишите его.
– Мое кресло складное, с откидной спинкой и на поворотных шарнирах, с мягкой набивкой, упругой и эластичной, подающейся от малейшего прикосновения; оно имеет легко регулируемое положение спинки, сиденья, подножки и подлокотников, так что самое беспокойное, – нет, самое истерзанное тело, как физически, так и морально, может обрести в нем желанный покой. Я считал, что страдающим людям необходимо как можно больше узнать о моем кресле, поэтому и отправился на Всемирную ярмарку с моим изобретением.
– Вы правильно сделали. Но как вам пришла в голову идея с креслом?
– Я собирался рассказать вам. После того, как мое изобретение было размещено и внесено в каталог, я смог
