— Да, Конрад, воровать стыдно.
Мы пришли в его опасную для здоровья халупу. Лестничные ступеньки скрипели, разбухший от воды деревянный пол хлюпал под ногами, выбрасывая фонтанчики дождевой влаги. Но больше всего меня потрясло отсутствие звукоизоляции. Шум проходил сквозь стены, сводя на нет их назначение. Эти стены были совершенно бесполезны, они досадовали, что стоят здесь, подобно оазису в пустыне. Из всех квартир слышалась музыка и разговоры, и очень скоро становилось непонятно, кто с кем говорит и кто что слушает. Создавалось даже ощущение, что можно различить, как люди топчутся на месте или просто волнуются. Звуковой винегрет. И это не считая яростного соперничества телевизоров, то была борьба не на жизнь, а на смерть. Нужно было разгадать законы этой борьбы, законы того, кто надежнее подлатал свои крепостные стены. Клер Шазаль[7]усваивала повадки певицы Кастафиоре,[8]а был еще только вечер пятницы. Наконец мы доплелись на одиннадцатый этаж с ощущением, что отработали смену на каменоломне. Я уже плохо представлял, на каком я свете, когда Конрад открыл дверь своего жилища, куда его завлекли обманом. Сначала внимание мое привлекли разбросанные по полу игрушки. Не оставалось сомнений, что в них играли совсем недавно. Я еле сдержался, когда увидел видавшего виды плюшевого слоника без хобота, бережно положенного на подушку. Тогда я обернулся к стоявшему в дверях Конраду; с его лица уже несколько часов не сходила едва заметная улыбка, он подошел ко мне, чтобы представить слонихе по имени Конрадетта. Я с полной серьезностью взирал на его подругу и уже собрался произнести слова приветствия, когда Конрад знаком велел мне молчать, указывая, что Конрадетта еще спит. Собравшись с мыслями, я заметил, что в квартире ужасный беспорядок. Когда рассеялось первое магическое впечатление от мелких деталей, я испытал потрясение при виде общей мерзости запустения. Мне не хотелось ни задерживаться здесь, ни предаваться размышлениям, и я попросил своего подопечного немедленно собрать свои вещички. Поскольку я приказал, он подчинился. Все его материальное достояние умещалось в одном чемодане. В ходе короткого брифинга он выслушал описание комнаты, где ему предстояло жить.
Неужели я и впрямь не способен правильно описать Конрада? Он не обманывался относительно собственного положения и горячо благодарил меня за помощь. Он хотел заплатить мне, и я пообещал, что мы вернемся к этой теме позднее, если квартира ему понравится. Когда люди живут в трущобах, трудно предугадать их реакцию. Самое опасное — это то, что к хорошему привыкаешь; если годами пьешь столовое вино, марочные вина могут вызвать лишь рвоту. По дороге, начав описывать ему Эглантину и все ее фирменные блюда, я вспомнил о Терезе. Мне еще не удавалось так долго не вспоминать о ней. Невероятно. Стоило мне почувствовать расположение к незнакомому человеку, это сразу же вытеснило из памяти женщину моей жизни. Я повторял эти фразы как воскрешенный на свет, готовый все начать заново. Тут не было никакой логики.
Логика — вернувшись домой, я наконец понял, что это такое. Я понял это без особых усилий. Потребовался лишь маленький Конрад, его застенчивость, нерешительные шаги по направлению к гостиной. Свечка затухала в конвульсиях; только свечам известен секрет мучительного конца. Я видел, как в этом неверном свете, полном надежд, он поставил на пол свой чемодан, итог его жизни. Он чувствовал себя неловко, и при этом все казалось ему естественным. В его годы еще неведомы сомнения. Все шло своим чередом, а невинность — сама естественность. Он повернулся ко мне, взглядом вопрошая, что он должен делать. Я почувствовал себя ответственным за него, почти взрослым. Я чувствовал себя отцом. А Тереза почувствует себя матерью. Иначе и быть не может. Я отвел Конрада в его комнату, и он послушно разложил вещи. Он считал, что у меня первоклассная квартира, и еще раз поблагодарил за гостеприимство. Нет, это я должен был его благодарить. Возможно, с его помощью мне удастся вернуть Терезу.
Часть вторая
I
Я быстро написал записку Терезе.
С сегодняшнего дня у нас появился третий жилец.
Мне хотелось заинтриговать ее, выражаясь предельно расплывчато. Не увидев ни малейшей реакции с ее стороны, я заключил, что мне это не удалось. Я не торопился, не сомневаясь в том, что она скоро будет растрогана. Главное было играть по ее правилам, чтобы удержать ее как можно дольше. Я чувствовал себя как тяжелобольной, который внезапно готов признать этот факт, поскольку изобрели лекарство от его болезни. Я чувствовал себя уверенно — как курильщик, который умеет пускать дым кольцами; не было иного выхода, кроме как позволить событиям развиваться циклически. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, Конрад должен выступить в качестве подопытной свинки, помещенной в закрытое пространство, он должен сделать так, чтобы разлюбившая меня женщина изменила свое утилитарное отношение ко мне. Случайностей не существует, понятно без слов, что я поставил все на Конрада. Я был так счастлив, что моим мучениям скоро придет конец. Я не забывал и о другом, о радости встречи с Конрадом. Само собой разумеется, даже если я и собирался использовать его в своих целях, то все же не переставал обожать его. Но чтобы оправдаться, я напомнил себе, что мой первый порыв был мгновенным. В конечном итоге так всегда и бывает: выигрываешь, когда делаешь что то спонтанно, не раздумывая.
Эглантина повела себя безукоризненно. В тот момент, когда я представил ей Конрада, несколько опасаясь ее реакции, поскольку его присутствие добавляло ей работы, она радостно раскрыла ему объятия, забавно переминаясь при этом с ноги на ногу. Так, наверное, принято приветствовать друзей в Гонолулу. Она педантично соблюдала вечернее расписание на пятницу, поэтому бросилась в ближайшую бакалейную лавочку, чтобы купить ингредиенты для коктейля под названием «Добро пожаловать». Конрад помогал ей на кухне, да так проворно, что они даже не слышали, как я поинтересовался, все ли у них в порядке. Взрывы смеха, летящая по воздуху кожура апельсинов! Эглантина не налегала на ром (эвфемизм), будучи уверенной, что Конрад еще не достиг того возраста, когда можно напиваться. Мне же показалось, что он не дурак выпить; правда, виной тому могли стать блестящие разноцветные соломинки для коктейлей, купленные Эглантиной. Конечно, для полного веселья не хватало Терезы. По расписанию это было не ее время, в пятницу по вечерам гостиная была записана за мной. Позже Эглантина, которую я никогда до этого не видел в таком прекрасном расположении духа, решила идти домой. Она настаивала на том, что хочет прийти завтра; об этом и речи быть не могло, суббота как никак, но она утверждала, что собирается делать покупки в нашем районе. Сперва я настаивал на своем, но потом согласился. Стоит ли притеснять служанку, если ей хочется прийти поработать в субботу? Это было сделано прежде всего для Конрада, чтобы он приспособился к нашему домашнему укладу. А почему бы и нет? Они облобызались на прощание. Я был поражен, насколько все удачно складывается. Эглантина с первой же минуты прониклась к нему обожанием, возможно, это даже подвигнет ее на приготовление щей, поскольку щи — его любимое блюдо.
