VI
Отныне мне следовало активизироваться. Я колебался: стоит ли делать отжимания или же упражнения для брюшного пресса, а потом пошел на компромисс — стал делать наклоны без всякой системы. Как только я разогрелся, я задумался, с чего же начать. Не мог же я броситься на нее. Итак, довольно размышлений. Поскольку мой биржевой игрок за истекший период проявил редкую стойкость, это придало мне уверенности. Я должен был войти в эпоху зрелой реконкисты, а для этого надлежало найти источник вдохновения. Я плохо представлял, как буду черпать из этого источника. Я еще находился в той стадии, когда, не имея какой то определенной цели, я домогался некой Терезы, которая, похоже, таковой также не располагала. Нервозный дождь прогнал с улиц всех паразитирующих в сфере наслаждений. Остались только истинные бойцы, те, кто действительно нуждался в движении. Тереза мчалась вперед гордым аллюром. Я затеял соревнование (я стал очень «дерзким» за последние дни; полный спектр состояний, близких к агонии, острое проявление индивидуальности). Мы превратились в двух мокрых куриц, и тут она, дав фору наядам, оставила меня далеко позади. Мне было нечем гордиться, я спрятался от дождя в первом же освещенном помещении. Это оказался книжный магазин. Я вспомнил тот период своей жизни, когда много читал, и, стоя теперь перед пирамидами книг, безропотно признал, что все это бесследно исчезло. В списке мировых катастроф мои познания опередили судьбу Пизанской башни. Я проходил мимо рядов опубликованных незнакомцев, слегка касался будущих забытых страниц. Здесь можно было совершить путешествие во времени. Атмосфера, в которой окружающие люди нашли себе убежище, меня не устраивала. Все эти псевдопокупатели, а в действительности разгильдяи, забывшие дома зонтики, крутились по магазину, с опаской поглядывая, как бы неопытный продавец не подошел к ним, предлагая помощь. В тот момент, когда я размышлял о светоче знаний для юношества, своего рода неуверенно восходящем солнце, прямо перед носом я увидел Улицы темных лавок.[6]Это было забавно, тревожное подозрение закралось в эту обитель приторно условного успокоения. Задворки магазина привлекали меня как любой укромный, робкий уголок. И вот тут ко мне обратился невысокий мужчина: «Вам помочь, мсье?»
Вообще то так нельзя спрашивать. Это почти интимный вопрос, во всяком случае, достаточно бестактно спрашивать об этом, и зачастую это не дает никаких результатов. Меня такие вопросы смущали, даже если речь шла всего лишь о книге в магазине, прежде всего потому, что я ничего не собирался там покупать. Однако любезность, которая сквозила в тоне этого продавца, вызвала у меня желание притвориться, что я хочу что то купить. Увы, это был полный провал, поскольку я не мог спросить ни об одной конкретной книге. Я собрался было отослать его обслужить более разговорчивых покупателей, когда внезапно понял, что ответственность за эту воцарившуюся тишину лежит не только на мне. Его милое лицо успокаивало. Казалось, отсутствие у меня красноречия или хороших манер ничуть его не волнует и даже вызывает улыбку. Начало нашего разговора напоминало швейцарский сыр с большим количеством дырок. Наконец я в свою очередь выдавил из себя улыбку, это была моя тактика. Его успокаивающая манера действовала на меня как расслабляющий массаж. Он стоял на месте, не суетясь, шея замотана толстым синтетическим шарфом. Внезапно он чихнул. И это чиханье вывело нас из вязкой неловкости; и впрямь, не случись этого бесконтрольного поступка, кстати, осуществленного с редкой деликатностью, мы по прежнему пребывали бы на стадии взаимного непонимания. Теперь же он приподнял шарф, чтобы достать из наружного кармана пиджака из тусклого бархата носовой платок, возможно даже чистый. Этот жест позволил мне заметить значок с его именем, предназначенный для удобства контакта с покупателями.
Конрад.
Так звали лошадь, которая много лет назад принесла мне удачу. Конрад, имя моего талисмана. Нет ничего приятнее, чем убедиться в правильности первого впечатления. Этот человек понравился мне, и вот я вижу, что он носит самое лучшее на свете имя.
— Здравствуйте, Конрад.
Не думаю, чтобы он был готов к этому наступлению. Я действовал импульсивно. Он тоже нарушил молчание, сбитый с толку моим порывом, в котором не заключалось попытки протянуть ему руку помощи. Я созерцал его растерянность. Голова опущена — признак глупости. Как ребенок, палец во рту, в глазах усмешка. Его розовые толстые щечки, настолько гладкие, что лишают идущую на абордаж щетину всякой надежды, медленно бледнели — реакция на стресс от моего неудачно произнесенного «здравствуйте». Его тело имело потрясающе округлые очертания, мягкое, как первый послеполуденный сон на травке. Мне хотелось сжать в объятиях этого Конрада, сказать ему, какой он очаровашка. Вдруг откуда ни возьмись появился мелкий начальник, чтобы удостовериться, что сотрудник Конрад не слишком докучает прекрасному клиенту, к каковым он предположительно меня отнес. Своей обеспокоенностью он выказал намек на легкое сочувствие, которое, как предполагалось, я должен проявить, поскольку их магазин из чистого милосердия принимает на работу придурков. Милосердие к торговому обороту, подумал я. Вероятно, он подмигнул, если на то пошло. Я тотчас же заметил, что Конрад обладает внешностью, располагающей к чтению. По правде сказать, я не знал, на что потратить деньги, поскольку при встрече с ним мною овладело безумное желание совершить ненужные покупки. Начальник второстепенного отдела тут же сделал оборот на 360 градусов, на манер дипломатического флюгера, и сообщил мне положительное мнение высшего начальства об этом малом. Польщенный Конрад подобострастно благодарил шефа, которым наверняка восхищался, следуя общим правилам. Озлобленности как не бывало. Я вновь находился с глазу на глаз с этим милым простаком, подавляя в себе растущее желание обнять его или поиграть с ним. Было что то удивительно милое в его простоте, граничащей с идиотизмом. Он снова чихнул и, что хуже, разразился приступом кашля, который очень меня встревожил. Мне не хотелось, чтобы это дитя страдало.
— Вы простудились.
— Да, мсье. У меня дома нет отопления.
Я начал задавать ему вопросы, и он объяснил, что ему спешно пришлось выехать из дядиной квартиры. И все из за нового племянника, нагрянувшего из Чехии. Он сказал нового, поскольку до этого никогда о нем не слыхал. Дядюшка разъяснил ему, что дядя может иметь племянников, которые не знакомы между собой. Короче говоря, дядюшка был обворожительным; когда Конраду исполнилось четыре года, он даже купил ему деревянную лошадку, но теперь не мог дольше держать его у себя. Не раздумывая Конрад снял первую попавшуюся квартиру. Кстати, он нашел ее благодаря любезной помощи мелкого начальника, которого мсье только что видел. Квартира находилась далековато от работы, к тому же на одиннадцатом этаже без лифта, там было довольно шумно, но в остальном — все нормально. Самой серьезной проблемой было отсутствие отопления; ему надавали кучу одеял, но два из них пошли на борьбу со сквозняками, рвавшимися из под двери. Конрад раскрывал тайны своей домашней жизни первому встречному, коим я являлся. Я едва было не наказал его: никогда не следует раскрывать свои тайны первому встречному, так же как не следует брать конфеты от незнакомых. Отсутствие недоверчивости вызвало у меня еще большую симпатию к нему и усилило неумолимо растущее желание защитить его. Не нужно быть ясновидящим, чтобы догадаться, что его хорошенько облапошили с этой квартирой. Теперь хозяин будет иметь дело со мной! Я не позволю, чтобы Конрад попал в ловушку и заработал пневмонию. И поскольку я присел в уголке, чтобы подождать, пока он закончит работу, то понял, что этот человек приносит себя в жертву, угождая желаниям других. Я видел, до какой степени некоторые покупатели злоупотребляют его добротой, требуя снять книги с самых верхних полок, именно ему доставались приказы начальства сбегать на улицу и что то купить. Конрад никогда не возражал, сохраняя на устах кроткую улыбку, с которой не стыдно предстать перед Всевышним. К тому же он вычислял всех клептоманов в магазине. Позднее он признался, что когда то сам мог украсть все что угодно. Я был слегка удивлен подобным признанием, но, приглядевшись к нему хорошенько, понял, что он просто не способен внушить недоверия. Совершенные им кражи были спровоцированы его лжедрузьями, которые манипулировали им. Я легко мог представить его в окружении насмешников и любителей легкой наживы, отправляющих его на «дело» и готовых подставить его, если что то сорвется. Эти мерзавцы внушили ему, что воровство всего лишь игра, и теперь, сам выслеживая таких же игроков, он понял, что воровать нехорошо. Я подтвердил:
