— В письме, полученном месье Фонтэном, шла речь об ужине, в ходе которого Иеремия Брентвуд собирался встретиться тет-а-тет с уважаемой замужней дамой.
— Да, именно так, — подтвердил я.
— В том-то и дело, Уотсон, что не так, — отрезал Холмс. Показав рукой на стол, он продолжил: — Прошлой ночью Иеремия Брентвуд встретился за ужином не с женщиной, а с мужчиной. Насколько я могу судить, речь идёт о беззубом нервном американце средних лет, курящем кубинские сигары. — Холмс повернулся к ресторатору и добавил: — Именно он, этот американец, заказал у вас ужин и расплатился за него. Он, а не Брентвуд.
Месье Фонтэн раскрыл от изумления рот. Надо сказать, я уже привык к выдающимся дедуктивным способностям Холмса, поэтому мне удалось держать себя в руках, однако, признаться, я был поражён не меньше француза.
— Но откуда вы это узнали? — всплеснул руками ресторатор.
— Все улики на столе. Чего здесь непонятного?
— Но как вы догадались, что Брентвуд ужинал с мужчиной, а не с женщиной? — продолжал изумляться месье Фонтэн.
— Вряд ли покойный молодой человек согласился бы на полночное свидание с беззубой женщиной, которая курит сигары, — улыбнулся великий сыщик.
— Может, сигару курил сам Брентвуд, — возразил я.
— Сильно сомневаюсь, — покачал головой Холмс. — Посмотрите на положение окурка в пепельнице: он направлен обугленным концом к Брентвуду. Я никогда не видел, чтобы курильщик клал сигару в пепельницу зажжённым концом к себе. В подобном случае он сильно рисковал бы обжечь себе пальцы, автоматически схватившись за него, всякий раз, когда решит сделать очередную затяжку. Кроме того, я не замечаю на пальцах покойника следов никотина.
— А если он пользовался мундштуком?
— И где вы его видите? — полюбопытствовал Холмс. — Кроме того, мундштук оставляет на сигаре характерный след, а в нашем случае он отсутствует. Равно как и другие следы.
— Ага, теперь мне понятно, как вы догадались, что у курильщика недостаёт зубов! — воскликнул я.
— Великолепно, Уотсон, вы делаете успехи. У Брентвуда великолепные зубы, поэтому напрашивается вывод, что у его собеседника зубов нет. О его проблемах с зубами свидетельствует и выбор блюд: суп без гренок, мягкие булочки с паштетом… А что было заказано на второе? Омлет! Где же мясо, где дичь, где хотя бы рыба? И наконец, десерт — из ягод и мягких слив. Согласитесь, меню весьма красноречивое!
— Разумеется, — кивнул я. — Но почему вы решили, что ужин заказал именно неизвестный, а вовсе не Брентвуд?
— С одной стороны, об этом говорит выбор кушаний, — ответил Холмс. — Но есть и другие косвенные улики. Например, вам должно быть известно, что письма, пусть даже отпечатанные на машинке, люди подписывают сами. В нашем случае напечатана была даже подпись. Кроме того, автор письма предложил по завершении ужина кинуть ключ от ресторана в почтовый ящик, где его и нашёл месье Фонтэн. Брентвуд не мог этого проделать, поскольку на тот момент был уже мёртв. Соответственно, напрашивается вывод, что это сделал кто-то другой — тот, кто на самом деле послал письмо.
— После ваших объяснений ход событий очевиден и мне, — признался я.
— Для меня он был очевидным сразу, — пожал плечами Холмс.
— Но почему вы решили, что неизвестный — американец средних лет? — перебил его месье Фонтэн.
— Не думаю, что в Лондоне много молодых беззубых американцев, — отозвался Холмс. — Кроме того, основываясь на собственном опыте, могу сказать, что люди пожилые редко оказываются участниками преступлений. Пламя страстей, что часто становится движущей силой, толкающей на злодеяние, с возрастом затухает. Почему неизвестный — американец? Это лишь моя догадка. Видите ли, наши заокеанские кузены имеют одну особенность. В процессе приготовления пищи они склонны измельчать её так, чтобы потом, во время трапезы, не пользоваться ножом. Если вы посмотрите на стол, то увидите, что нож неизвестного девственно чист и находится там же, где его оставил месье Фонтэн, когда накрывал на стол. А вот вилка как раз грязная и лежит в одной из тарелок. В принципе для таких блюд нож и не нужен, однако англичане так свыклись с ним, что всегда пускают его в ход за столом, даже когда едят омлет. Именно так и поступил Брентвуд. У него и вилка, и нож грязные.
— Браво, Холмс! — воскликнул я.
— А откуда вы узнали, что Брентвуд англичанин? — спросил Фонтэн.
— Я только что просмотрел его документы. Они лежали у него в бумажнике, — пояснил Холмс.
— Но почему вы решили, что незнакомец — человек нервный? — не унимался ресторатор.
— А вы сравните его салфетку с салфеткой Брентвуда, — предложил Холмс. — Видите, салфетка Иеремии измята куда меньше, тогда как салфетка незнакомца выглядит так, словно её то и дело комкали и скручивали. Обратите внимание, на ней имеются даже пятна никотина, которым были перепачканы пальцы незнакомца, что свидетельствует о силе, с которой он сжимал ткань. Человек спокойный и уравновешенный так себя не ведёт.
Мы с месье Фонтэном согласно закивали. Вдруг Шерлок Холмс резко наклонился и схватил бокал, стоявший ближе всего к нему. Внимательно осмотрев его и даже понюхав, великий сыщик фыркнул:
— Уотсон, я болван! Если я впредь буду выказывать хотя бы малейшие признаки самодовольства, вы имеете полное право угостить меня пинком по седалищу.
Не дожидаясь моей реакции на эти слова, Холмс повернулся к ресторатору и вопросил:
— Скажите, пожалуйста, друг мой, какие вина вы выбрали к каждой из перемен блюд?
Фонтэн взял со стола одну из бутылок и ответил:
— В качестве аперитива я подал это великолепное белое эльзасское вино. За ним должен был последовать сотерн из Сент-Круа-дю-Мон — это вино изумительно подходит для фуа-гра. Для второго я остановил выбор на этом каберне-совиньон, который вы, англичане, называете кларетом. Это каберне из деревушки Марго, что в районе О-Медок в Бордо. Изумительно! — Фонтэн поцеловал кончики сложенных щепотью пальцев, как это обычно делают французы. — Ну и наконец десерт. Что может быть лучше, чем это белое сладкое «кото-дю-лайон»? C’est magnifique![6]
Холмс внимательно выслушал ресторатора и, когда тот закончил, отметил:
— Хоть я и не знаток, месье, я с первого взгляда на стол понял, что ваш выбор вин заслуживает высочайшей похвалы.
В ответ француз лишь слегка поклонился, будто бы мой друг произнёс нечто само собой разумеющееся.
— Однако, — продолжил Холмс, — не кажется ли вам странным, что при столь богатом выборе изысканных вин незнакомец так ничего и не выпил?
— Неужели? Как же так! — воскликнул месье Фонтэн.
— Взгляните сами, — развёл руками Холмс, — бокал незнакомца чист: ни следов, ни запаха вина.
— Так он трезвенник или просто ханжа?
