class="p1">Это чувство привело столяра Талгата Гимранова в редакцию городской газеты. Он пришел туда с крохотным, размером в спичечную коробку, блокнотом, где убористыми арабскими буквами были записаны стихи Джалиля. С угрозой для жизни столяр Гимра-нов сберег их в фашистских застенках. То же самое благородное чувство побудило сотрудников редакции позвонить в Москву; оно же руководило членами литературного кружка при газете: волнуясь и споря, они переводили найденные стихи на русский язык.
С газетной странички и началось наше знакомство с новыми стихами Джалиля. Перевод стихов делали заботливые, но неопытные руки. И все же за шероховатостью строк ощущался творческий почерк поэта, знакомые по моабитским тетрадям мысли — тоска по родным краям, великая жизнеутверждающая вера.
Пусть умру и в земле мне лежать.
Остановит пусть смерть мою кровь, —
Будет в песнях моих звучать
Вера в Родину, к жизни любовь!
Это Джалиль! Это несомненно его стихи. Это он взывал к ветрам, просил их «песнь тоски по любимой земле донести до просторов родных».
Странички с арабскими письменами перемежались с записями на русском языке: адреса, табель-календарь, заметки, даты, потом снова арабские буквы — подобие дневника. Стихи Джалиля были записаны на двадцати неполных страничках блокнота. Трудно себе это представить! Но на листочках, площадь которых измеряется скупыми квадратными сантиметрами, уместилось почти четыреста строк стихотворного текста! Так восточные умельцы с филигранной точностью выписывают на рисовом зерне изречения древних…
Несколько часов рассказывал мне Талгат о минувшем: о жизни в неволе, о встречах с Мусой Джалилем в фашистском лагере.
В разгар войны в лагерях для военнопленных гитлеровцы начали отбирать заключенных нерусской национальности. Эсэсовцы загоняли отобранных пленных в отдельные бараки, а потом под охраной, в запертых товарных вагонах везли куда-то в сторону Польши.
Их привезли на станцию Едлиня. Здесь Талгат Гимранов и встретился с Мусой Джалилем. Сначала Муса не назвал своего настоящего имени. Только позже Талгат узнал, что его новый знакомый — поэт Джалиль, стихи которого Талгат знал на память.
Джалиль никогда не расставался с маленькой записной книжкой в темно-вишневой обложке. Он раскрывал ее, когда вокруг не было никого из посторонних, и начинал читать заветные, сокровенные строки. Муса записывал стихи арабской вязью, мало известной среди обитателей лагеря и недоступной немецким тюремщикам.
Талгат попросил как-то Джалиля дать ему книжку, чтобы переписать стихи.
— Зачем тебе? — спросил Муса.
— Они мне нравятся, — ответил Талгат. — В них есть то, о чем мы все здесь думаем.
— За такие стихи можешь потерять голову. Не боишься? — Муса словно испытывал нового знакомого.
Узнав, что Гимранов знает арабскую письменность, Джалиль согласился. Он сказал:
— Знаешь что, если ты уцелеешь, передай моей жене эти стихи. Вот ее адрес…
Тогда-то и начал Гимранов записывать стихи Джалиля в крохотный блокнот, который легко можно было спрятать в складках убогой одежды. Записывали и другие. Бумаги не было, но заключенные нашли выход. Им выдавали по двадцать граммов маргарина — пачку на десять человек. Пергамент тщательно вытирали, сушили и вырезали из него листки для блокнотов. Гимранов записал около двадцати стихотворений — только малую часть стихов из блокнота Мусы Джалиля. Некоторые строки Джалиль не доверял даже непонятному многим арабскому шрифту. В таких местах он ставил точки, а узники запоминали пропущенные строки на память.
Муса жил в соседнем бараке, рядом с рабочей командой, в которую определили Гимранова. В тесной комнатке с трехъярусными нарами вместе с Джалилем жили еще несколько человек. Среди них — казанский актер, художник, учитель…
Здесь помещалась так называемая рота пропаганды. Через некоторое время стало известно, что именно здесь находится центр подпольной организации.
Муса каждый день встречался с Талгатом. Гимранов чувствовал, что какая-то тайная тревога все больше охватывает Джалиля. Раза два Талгат видел Джалиля в обществе незнакомого человека, они шепотом что-то горячо обсуждали и умолкали с приближением посторонних.
Все это совпало с тем временем, когда фон Зиккендорф, начальник лагеря, объявил, что предстоит отправка на фронт сформированного батальона легионеров. В канун отправки легионеров радомский лагерь взбудоражили листовки, обнаруженные в бараках… Они появились на дверях и стенах. Несколько коротких строк, написанных карандашом на лоскутках оберточной бумаги, призывали людей не запятнать честь Родины.
Взбешенные охранники выгнали пленных на улицу, перерыли все нары, но не обнаружили никаких следов. Утром батальон вышел на станцию. Среди людей, покидавших лагерь, шел и тот незнакомец, что тайком встречался с Джалилем.
Прошло две-три недели. По лагерю распространилась новость — ее передавали друг другу на ухо, — батальон восстал по дороге на фронт. Из нескольких сот легионеров в лагерь вернулось не больше четырех десятков. Остальные ушли к партизанам или погибли в борьбе.
Никогда еще не видели Мусу таким взволнованным. Он не мог скрыть своего торжества. Попытка нацистов сделать военнопленных участниками своих преступлений закончилась крахом.
Окрыленные успехом, подпольщики продолжали борьбу; они стали более дерзкими и, может быть, менее осторожными, хотя малейшая ошибка грозила катастрофой. Подпольщики в кандалах, за колючей проволокой использовали в борьбе с врагом все возможные в их положении средства.
Нацисты заигрывали с легионерами, позволяли им иногда устраивать нечто вроде вечеров самодеятельности. На таких вечерах заключенные читали стихи, пели национальные песни, ставили короткие пьески. Со своими стихами выступал и Муса Джалиль. Он читал, порой заменяя слова, но все понимали, что хотел сказать, о чем думал поэт. Стихи вселяли надежду, укрепляли силы. Одну из пьес написал Джалиль. Сюжет ее был прост.
Партизаны расположились на отдых в деревне. Среди них — предатель. Он пытается выдать отряд. В последний момент его убивают. Вопреки официальному тексту, симпатии зрителей были явно на стороне партизан, а смерть гитлеровского прихвостня встречалась аплодисментами. Майор фон Зиккен-дорф присутствовал на представлении. Он недовольно поморщился и запретил ставить эту пьесу…
Вспомнил Талгат Гимранов, какое впечатление произвела на него картина художника, написанная в лагере. Художник тоже входил в подпольную организацию легионеров. Картина называлась «Она ждет тебя». На фоне вечернего неба у колодца стоит татарская девушка, устремив взор на запад. Перед ней — аул, родной пейзаж. Свет вечерней зари освещает ее лицо, полное тоски, грусти. Сколько мыслей будила картина в сердцах узников! Начальник лагеря приказал убрать картину.
Однажды Муса спросил, не сможет ли Талгат смастерить самодельный компас. Гимранов согласился, он долго возился с порученным делом. Сделал футляр, намагнитил стрелку. Работой своей он остался недоволен, получилось коряво, но Муса забрал компас — пригодится.
Затем понадобилась карта. Ее раздобыли на соседнем хуторе у знакомого поляка, который хорошо говорил по-русски. Сын этого
