— Я, — заговорила Рина, но он уже подозвал официанта.
— Кока-колу, пожалуйста. — Он вопросительно посмотрел на Рину: — Или, может, предпочитаете перье?
— Нет-нет, пусть будет кока, — услышала Рина собственный голос.
Далеко не в первый раз присаживалась она с мужчинами во время таких вот круизов. Небрежно откидывалась на спинку стула, слушала, что ей говорят, рассеянно отвечала. И в какой-то момент, вежливо извинившись, возвращалась на свое рабочее место, или в каюту, или шла еще куда-нибудь. Все просто. Так почему же сейчас ей так не по себе?
Кил устроился поудобнее и, внимательно посмотрев на нее, потянулся во внутренний карман пиджака за сигаретами. Рина машинально отметила сорт и сразу же представила конгрессмена героем рекламного ролика табачной компании. Он сидит на лошади, якобы перегоняя скот. И в джинсах и грубой рубахе выглядит так же естественно, как и сейчас, в темном выходном костюме.
Он протянул ей пачку. Рина вытащила сигарету и, прикуривая, невольно задержала на нем взгляд, особо обратив внимание на руки: Кил как раз прикрывал огонек от сильной струи воздуха — рядом вовсю работал кондиционер. Да, хорошие руки, снова подумала она. Такие и должны быть у мужчины — сильные, уверенные.
Кила не удивило ее молчаливое согласие посидеть вместе: собственно, он ей особо богатого выбора и не оставил. И вот теперь, упорно не отводя от нее глаз, чувствовал, как все сильнее и сильнее захватывает его эта холодная красота. В ней нет никакой подделки. Ни грана претенциозности. И такое удивительное хладнокровие. Она всего лишь терпит твое присутствие, с легкой иронией подумал Кил, просто мирится с ситуацией, не желая закатывать сцен. — Меня зовут Кил, — спокойно представился он.
— Мне это известно, конгрессмен. — Ответ прозвучал резче, чем Рине хотелось бы. А вообще-то да, она знает этого человека, точно так же, как без труда распознает его легкий акцент. Акцент уроженца Виргинии — его не скроешь от того, кто там, как и она, родился и вырос. Да, я знаю вас, хотелось крикнуть ей, но она сдержалась. — А я Рина Коллинз. — Она постаралась придать голосу равнодушно-вежливый оттенок.
— Знаю.
Рина вновь посмотрела на Кила, дивясь, чему это он улыбается. Улыбка у него сдержанная, лишь слегка раздвигавшая губы. При этом обнажались зубы — белые, ровные и на редкость красивые, особенно на фоне загорелого лица. Он глубоко затянулся и с шумом выпустил струю дыма.
— Я друг Доналда, — пояснил Кил, — это он мне сказал, как вас зовут.
Рина нахмурилась: с чего это Доналд так разоткровенничался? Неужели он не понимает, что она хочет держаться от этого типа как можно дальше.
— Доналд Флэгерти. Ваш хозяин. — Судя по всему, Кил не так истолковал ее молчание.
— Кто такой Доналд, мне тоже известно. — Рина поспешно опустила ресницы, надеясь скрыть раздражение и сарказм. Ей вовсе не хотелось быть грубой. Доналд — великолепный хозяин, чрезвычайно внимательный к нуждам своих многочисленных служащих; а они, в свою очередь, должны быть так же внимательны к его гостям, как и он сам, не говоря уж о друзьях. Разумеется, он горой встанет за своих работников, если кто их обидит, но сейчас ее вроде никто не обижает.
Однако Рина слишком хорошо знала мужчин: за таким вот естественным, невинным ухаживанием слишком часто стоят животный магнетизм и похоть. И хотя конгрессмен ничего такого себе не позволял и даже в словах его не было ни намека на двусмысленность, Рина видела, что он решил добиться ее. Он молод, здоров, и у него есть определенная репутация.
Не туда вас занесло, конгрессмен, думала Рина. А самое забавное то, что я бы не прочь завести легкую интрижку. Это было бы замечательно. Но только не с вами.
Принесли кока-колу, и, кивнув официанту. Кил вновь с улыбкой посмотрел на нее. Рина не удержалась от искушения в очередной раз осадить его:
— Так говорите, Доналд Флэгерти ваш близкий друг? Но если так, то вам должно быть известно не только мое имя. И тогда вас не удивит, если я скажу, что не хочу иметь с вами ничего общего.
— Да? И почему же? — вежливо осведомился он.
Рина едва не захлебнулась от возмущения и чуть не выплеснула стакан кока-колы ему в лицо.
— Конгрессмен Уэллен, у нас обоих позади ужасная трагедия. Возможно, вам удалось забыть…
Рука стремительно метнулась через стол, и, ощутив на запястье стальной обруч, Рина чуть не вскрикнула от удивления и боли. Остановил ее лишь холодный блеск его глаз.
— Ошибаетесь, миссис Коллинз, ничего я не забыл. Помню все, до последней мелочи.
Завороженная его настойчивым взглядом, по-прежнему ощущая железную хватку, Рина густо покраснела, хотя если уж — как она самой себе дала слово — сохранять спокойствие, то когда же, как не сейчас?
Ей хотелось ответить ему громко и уверенно, но голос ее понизился до едва слышного шепота:
— Тогда зачем же вы загоняете меня в угол?
Кил отпустил ее руку, отвел глаза и уставился на стакан.
— Честно говоря, и сам не знаю, — негромко произнес он, вновь поднимая глаза. — К тому же я пока вовсе не «загнал вас в угол». Но это входит в мои намерения.
— Неужели вы ничего не понимаете?
— А вы?
— Конгрессмен, вы говорите загадками, а у меня сейчас нет никакого настроения отгадывать их. Я уже объяснила, почему не хочу иметь с вами дела. По-моему, все должно быть ясно, а уж вам — более чем кому бы то ни было. Не допускаю, что вы так дурно воспитаны…
— А я не допускаю, что вы так глубоко запрятались в свою раковину, что отказываетесь признать очевидное.
— А именно?
— А то, что нас тянет друг к другу, миссис Коллинз.
— Да неужели? Мне кажется, вы слишком привыкли произносить предвыборные речи.
— А мне так не кажется, Рина, — спокойно сказал он, пропуская все эти колкости мимо ушей. — А еще мне не кажется, что вас так уж тянет затевать политические дебаты. Любые нападки на мою общественную жизнь совершенно безосновательны, и я думаю, с этим вы спорить не будете.
— Политик в белоснежных ризах? — иронически бросила Рина, с трудом удерживаясь от желания вскочить из-за стола и броситься к себе в каюту.
— Политики не носят риз, это просто люди, как и все остальные. Ни на что большее я никогда не претендовал.
Рина наконец справилась с собой и, отхлебнув глоток кока-колы, с грустной улыбкой посмотрела на него:
— Ну что ж, начнем сначала, конгрессмен. Не знаю уж, чего вы добиваетесь, однако о вашей частной жизни что-то слишком много говорят. Вам вовсе нет нужды меня преследовать. У нас здесь на яхте по меньшей мере полдюжины юных красоток, готовых скрасить вам морское путешествие. Ну а мне бы просто не хотелось вас больше видеть. Может, на этом и закончим?
— Нет.
Интересно, как уверенно, как угрожающе может прозвучать одно-единственное слово.
