же время – не сабля, не мешается.
– И-и-и, – засвистел проткнутый посетитель посла, он бы и закричал, наверное, но граф ему рот успел зажать и втолкнуть назад в чёрный проём двери.
– За мной, – Брехт вступил в эту темноту.
Внутри было даже светлей, свеча была в руке у мужика с сюртуке чёрном, и лампа та, похожая на лампу из сказок про Алладина, с жемчужиной пламени оранжевой на носике на подоконнике стояла. А прямо напротив было зеркало, в котором эти оба огонька отражались.
– What's going on? (Что происходит?) – Мужик в чёрном приподнял подсвечник. Брехт ждать не стал, он отпустил переставшего пищать посетителя и левой рукой, в правой был кортик адмирала Синявина, провёл классический хук в подбородок нагла. Свеча вылетела из подсвечника и, ударившись о зеркало, погасла, подсвечник тоже вырвался на свободу, но до зеркала не долетел, загрохотал по каменному полу прихожей. Мужик в сюртуке отброшенный ударом до зеркала, тем более, не долетел, свалился на пол и, прокатившись по мрамору или граниту отшлифованному, доскользил до стены и прикорнул перед зеркалом.
Осталась только лампадка эта волшебная гореть. Необычная вещь в Северной Пальмире, так наглы, они весь мир ограбили, эту из Персии какой приволокли или из самого Багдада.
– Сёма вяжи этого. Разберёмся потом, ху из ху.
– Так можа прирезать эту тварь, чего время терять, – Иннокентий вытащил из кармана верёвку.
– Ванюша, «тварь» не обзывательство, а творение бога. Ты хочешь божие творение отпустить без покаяния. А если это хозяин и только он знает, где лежат стерлинги. – Брехт помог спеленать всё ещё находившегося без сознания англичанина. Хороший получился удар. Наложилось поставленное Светловым умение на геркулесовую силу Витгенштейна.
– Сёма, дверь запри, нужно обойти весь дом и всех связать для начала, потом найти среди них барона Фицгерберта.
Пётр Христианович пошарил под зеркалом и разыскал отлетевшую свечу, вставил её назад в отверстие подсвечника и запалил от лампы Алладина. Поднял повыше оглядеться и чуть не обмочил штаны – прямо в метре от него стояла фигура призрака. Белая длинная рубаха колыхалась у пола, и шевелились седые волосы на голове.
– What's going on? – хриплым голосом во… прохрипел призрак.
Говорили же по телевизору, что английский язык беден. Ещё не верил. Да, в нём вообще вот только три слова и встречные все только эти три слова и произносят.
– Who are you? (ху аю) Кто вы? – О новые слова появились.
Бац, Брехт и этого с левой приголубил. Всё, не получится диалога, а так хотелось поупражняться в произношении. Особенно, в возвратных глаголах. Тo kill oneself – это покончить с собой или покончил с собой. В следующий раз.
– Сёма и этого вяжите и про кляпы не забудьте, а то очнутся и тревогу поднимут.
Ивашки с Семёном склонились над напугавшим Петра Христиановича призраком, а сам сокрушитель наглов обследовал с высоко поднятой свечой прихожую. Большое помещение, квадратов тридцать. Ну, вроде пусто, очередных местных с одинаковыми вопроса не возникнет. Рядом с зеркалом стоял комод и дальше был не закрытый проём на лестницу. Брехт прислушался. Было тихо, почти. Потрескивали дрова прямо над ним в печи. На втором этаже, значит. Ивашки и Сёма управились с призраком к этому времени. Дело не хитрое и верёвки и кляпы приготовили заранее.
– Пошли на второй этаж. Иннокентий, ты тут постой, если кто будет стучать запускай и … Ну, понятно. Пошли, братва.
Лестница была деревянная и с первых же шагов начала скрипеть. Ну, кто так строит? Брехт и так старался наступать не на середину ступеньки, а как можно ближе к стене. Зато Ивашка с Сёмой скрипели, так скрипели, учить их ходить по стеночке и на цыпочках времени не было, так что и граф бросил ерундой заниматься и, перепрыгивая через ступеньку, стал подниматься на второй этаж. Попали в большое помещение, у стены напротив выложена большущая печь, плиткой изразцовой украшенная, через открытое поддувало сочился неровной свет огня, рядом с печью приличная поленница.
– Сёма, пошли со мной. Ивашка, вон у той двери встань, полено вон возьми, глуши им, если кто войдёт, все нужны живые, пока барона не найдём.
Из комнаты с печью были две двери, Брехт, примерно представив, где они в доме находятся, двинулся направо, переложив кортик в другую руку, костяшки на левой уже сбил. Болели.
Событие тринадцатое
Лицо – это то, что выросло вокруг носа.
Юлиан Тувим
Пётр Христианович проходил одну комнату за другой, и все они были темны, холодны и пусты. Мебель была, столы стояли, комоды, буфеты, стулья. Не было людей. Печи находились в углах комнат, и не горел в них огонь, и вообще обиталище английского посла казалось нежилым и покинутым. Оно и понятно, предыдущего Павел выгнал больше года назад, а нонешний всего неделю как прибыл в Санкт-Петербург, поздравить Александра с восшествием на престол, поучаствовать в коронации и подписать ту самую русско-английскую конвенцию, которая завершала межгосударственный кризис, а затем подготовить к заключению конвенции с Данией и Швецией. Великобритания выстраивала коалицию для борьбы с Наполеоном.
В четвёртой по счёту комнате горели свечи и там разговаривали люди. Брехт жестом остановил следующих за ним дезертиров и заглянул в комнату, чуть раздвинув зелёную бархатную штору кончиком кортика. За столом над какими-то бумагами сидели два человека в английских сюртуках и переговаривались. Одного Брехт узнал сразу, это был граф Пален. Нда, хозяева приехали, и товарищ сразу поспешил отметиться, не стоит теперь и сомневаться, что вторым был Аллейн Фицгерберт. Невысокий человек с волосатыми уложенными так, что казалось, что он в парике, кудряшки на макушке и спускались потом эти кудряшки почти до плеч, электроплоек сейчас нет, сколько же времени барон проводит утром с парикмахером пока тот ему эту кудрявость на голове создаёт. Нагл стоял к дверному проёму почти спиной, а вот граф Пётр Алексеевич Пален почти лицом, чуть лишь вполоборота. Витгенштейн с военным губернатором Санкт-Петербурга близко знаком не был, так, изредка виделись, тем более что Пётр Христианович большую часть времени до ссылки проводил не на балах, а в расположении Мариупольского гусарского полка в Москве. Да, ещё и дырявая теперь память, так что сейчас Брехт этого персонажа разглядывал с «живым» интересом. В фильме «Бедный, бедный Павел» Палена играл Янковский. Нет, не сильно похож. Разве что рост. Пален был худой и высокий, но лицо было другим. Янковский был гениальным актёром, и на него было приятно смотреть, злодеев он играл или Мюнхаузенов – лицо умное, а вот Пален смотрелся
