старыми машинами, и показал на «Лендровер», стоящий на осях без колес. Дверь с водительской стороны была вдавлена, крыша смята в лепешку.
— Иле авария илитокеа алипо-потерял управление на ака-перевернулся и улетел в канаву, — сказал он.
— Что это за тарабарщина?
— Эх! Вот почему я говорю по-английски, а ты не говоришь на суахили? Или хотя бы не понимаешь суахили? Я сказал: «Авария произошла, когда он потерял управление, перевернулся и улетел в канаву». Но не беспокойся, друг. Пострадал только кузов.
— Мне нужен старый карданный вал.
— Зачем это?
— У тебя есть или нет?
— Да, много-много. Вон там, с деталями трансмиссии, — он указал на груду металлолома.
Фицджеральд подошел к груде. Там валялись муфты, дифференциалы, раздаточные коробки, шестерни и карданные валы. Он внимательно осматривал каждый вал. Шлицы и зубья на четырех из них были искорежены и стерты. Два выглядели вполне прилично, один был почти совсем лысый. Он выбрал лысый и спросил у танзанийца, сколько это будет стоить.
— Этот никуда не годный, — сказал тот. — Зачем тебе такой?
— Сколько он стоит?
— Пятнадцать тысяч шиллингов.
Фицджеральд расплатился и повернулся, чтобы уйти.
— Эй! — окликнул его танзаниец. — Ты так и не сказал мне, зачем тебе негодный вал.
— Neco quispiam[7].
— Это что значит?
— Ты же у нас полиглот, — бросил через плечо Фицджеральд. — Вот и переведи.
ГЛАВА 5
Вторник, 24 декабря, 16:43
Лондон, Англия
— Как тебе этот?
Яхья Аль-Ахмад посмотрел на жену Сару, державшую в руке пестрый шарф.
— Слишком яркий, — ответил он и снова принялся разглядывать стойку, на которой с крючков мертвыми змеями свисали ремни.
Ему был нужен черный ремень, поэтому на коричневые и белые он даже не смотрел. Сами ремни все были сделаны из кожи и походили один на другой. Выбор затрудняли пряжки. Серебристые и эмалированные, оловянные и стальные, квадратные, прямоугольные. Он взял черный ремень с простой пряжкой из оловянного сплава — это был лучший из тех, что пока попадались ему на глаза.
Они вместе с женой делали покупки в «Хэрродс» в Найтсбридже, в отделе модных аксессуаров, располагавшемся на первом этаже вместе с остальными отделами мужской одежды. Все вокруг было забито пластмассовыми рождественскими елками, омелой, мишурой, остролистом, Санта-Клаусами и гирляндами. Забавно, что все эти украшения корнями уходили в языческие обычаи, ничего общего не имевшие с рождением Мессии. Но варвары-христиане, бродившие по магазинам, то ли не знали, то ли не задумывались об этом. Для них Рождество было всего лишь поводом для покупок, обжорства и пьянства.
— А этот тебе нравится? — Сара показала другой яркий шарф.
Она была одета консервативно — в плотные шерстяные брюки и длинную зимнюю куртку. Волосы покрыты простым зеленым хиджабом.
— Нет, — ответил Яхья.
— Что ж, выбирать особо не из чего. Два дня до Рождества — не лучшее время для покупок.
Разумеется, они не покупали подарки на Рождество. Они были мусульманами. Яхья родился в Алжире, Сара — в Боснии, хотя ее родители были турками. Но Яхье был нужен новый ремень. В последнее время он стал меньше есть, и талия уменьшилась на два размера. Каждый вечер за ужином Сара спрашивала его, что случилось. Он отвечал, что просто решил сесть на диету. Она ему не верила. Если бы верила, не стала бы каждый вечер допытываться, что происходит. Но она была хорошей женой. У них крепкий брак. Она бы и за тысячу лет не догадалась о том, почему он потерял сон и аппетит.
— Мне не нужен шарф, — сказал он ей. — Только ремень.
— Примерь его. Ну пожалуйста!
Яхья подошел к ней. Она обернула вокруг шеи мужа мятно-зеленый шарф и повернула лицом к зеркалу. Он был среднего роста, смуглый, чисто выбритый. Но вся левая часть лица представляла собой один огромный рубец. Пламя, обезобразившее его, спалило не только кожу, но и жир, мышцы и нервы, поэтому половина лица застыла маской немого ужаса. Он, как обычно, старался не смотреть на увечье. Жаль, другие люди вокруг были не столь тактичны. Едва ли не каждый, мимо кого он проходил в магазине в этот день, рассматривал его. Женщины за прилавками с парфюмерией, другие покупатели, дети в фуд-корте — дети были хуже всего. Они бессовестно пялились, пока родители не замечали, на что они смотрят, и не оттаскивали их за руку.
Яхья поправил шарф. Он решил, что, пожалуй, шарф выглядит неплохо, даже утонченно.
— Мне нравится, — сказал он.
— Отлично! Ты нашел себе ремень?
— Да, — он показал ей черный ремень с оловянной пряжкой.
— Такой простой…
— Мне он понравился.
— А не можешь выбрать другой?
— Мне нравится этот.
Сара закатила глаза.
— Ладно, — она поцеловала его в щеку — в обгорелую щеку — ей было все равно; это была одна из причин, почему он так любил свою жену. — Расплатись за покупки и встретимся в отделе игрушек. Он на пятом этаже, рядом с большим зоомагазином.
Яхья нахмурился:
— Зачем тебе в отдел игрушек?
— Хочу купить что-нибудь для Ханы. — Ханой звали их пятилетнюю дочь.
Яхья нахмурился еще сильнее. В прошлом году Хана начала спрашивать, почему они не поставили елку и не развесили гирлянды, как все остальные. Поэтому в этом году, чтобы привлечь ее внимание к Ид-аль-Фитру, они на весь Рамадан украсили дом бело-зелеными фонариками. Видимо, этого было недостаточно. Хана все равно хотела елку и гирлянды на Рождество. Сара предложила снова повесить белозеленые фонарики, ведь это никому не повредит. Яхья отказался. Он боялся, что Хана начнет отходить от ислама, веры в единого бога. Что еще хуже, она может поверить в то, что пророк Иса — Иисус — мир ему и благословение, был чем-то большим, чем просто пророк и слуга Аллаха.
— Мы уже это обсуждали, Сара, — отрезал он.
— Знаю, знаю. Но все ее друзья получают подарки. Я просто хочу купить ей какую-нибудь мелочь. Один подарок. Пожалуйста…
Яхья пожал плечами. Он не собирался об этом спорить. Только не сейчас. Сара улыбнулась, снова поцеловала его в щеку и поспешила к эскалаторам. Яхья подошел к прилавку и встал в очередь. Мужчина перед ним пытался вернуть деньги за пару ботинок. После непродолжительных пререканий — у него не оказалось чека — он с ворчанием удалился, и Яхья подошел к кассе. У продавщицы были серебристые крашеные волосы. Макияж был яркий и вызывающий. Яхья ни за что не позволит Хане так красить волосы и лицо, когда она вырастет.
— Добрый день, — сказала женщина, улыбаясь в никуда.
Когда она оторвала взгляд от кассы, ее глаза тут
