он видел ее много недель назад.
Он побежал по мосту, с легкостью прибавляя скорость, потому что представлял, как за ним кто-то гонится. Выбирать было из кого.
Сейчас он представлял себе орду толстых теток, скачущих за его спиной и авоськами подхлестывающих лошадей.
Он добежал до опоры на другой стороне моста. Толстые тетки улетучились из головы. Он свернул влево, на тропинку вдоль реки. Дом Гертруд окружал заросший сад. В нем росли рябина и смородиновые кусты. В окошке горел свет: Гертруд была дома.
Юэль затаил дыхание, прежде чем взяться за кожаный ремень на входной двери. В ту же секунду в доме начали бить часы. Условный сигнал. Потом он услышал, как Гертруд крикнула, чтобы он входил.
Сколько раз он бывал у Гертруд дома, Юэль не знал. Много раз. Началось все с той несчастной ночи, когда они с Туре выкопали замерзший муравейник и подбросили его Гертруд в окно. Но это было давно. Туре не живет больше в их городе. А Гертруд и Юэль подружились. Но не навсегда. Год назад они поссорились, когда Юэль хотел найти для Гертруд жениха. Но теперь все прошло. Прошло и забыто.
Гертруд — примечательная личность. Не только потому, что у нее нет носа. Вместо него у нее дырка, которую она прикрывает носовым платком. Или красным клоунским носом, когда у нее хорошее настроение. Она осталась без носа после неудачной операции. И теперь живет одна в домике на другом берегу реки. Ей уже исполнилось тридцать, и иногда она говорила Юэлю, что чувствует, как стареет.
Гертруд совсем не похожа на других знакомых Юэля. Она понимает, что люди сплетничают за ее спиной. Потому, что она носит странную одежду, которую шьет сама. Потому что у нее чучело зайца в птичьей клетке и игрушечный паровозик в аквариуме. И больше всего потому, что она говорит то, что думает. Хотя это часто противоречит тому, что думают другие.
Но и Юэль считает, что с Гертруд трудновато. Иногда ему кажется, что она перегибает палку. Юэль всегда боялся быть не таким, как все. То, что он думал и делал наедине с собой, это одно. Но когда он был с другими, он не хотел выделяться.
Гертруд стала его лучшим другом.
Ему это не очень нравилось. Он хотел бы дружить с кем-то получше. По крайней мере с тем, у кого есть нос.
Но так уж вышло. К тому же Гертруд всегда выслушивала все, что он рассказывал. Никогда над ним не смеялась и не дразнила его, даже если он говорил глупости. А ему казалось, что он говорил много глупостей.
Сегодня Юэль хотел рассказать Гертруд о новогодних клятвах.
Но, наверно, не обо всех трех. Он все еще не решил, стоит ли ему рассказывать о новой продавщице Энстрёма. Ведь в его воображении она уже танцевала перед ним в прозрачных одеждах. Юэль точно не знал, как Гертруд это воспримет. Это было единственное, о чем они с Гертруд не говорили никогда. О других женщинах.
Гертруд сидела, поджав ноги, на своем апельсиновом диванчике и читала Библию. Юэль никак не мог понять, что значит верить в Бога. О Боге он тоже размышлял время от времени. Как ни странно, чаще всего, когда кончались деньги. Как будто в этом был виноват Бог, что на кино не хватает одной кроны.
Но сейчас новогодние клятвы важнее.
Гертруд отложила Библию. Место, где когда-то был нос, она прикрыла сегодня клетчатым платком, свернув его в комок и засунув в дырку.
— А я думала, ты совсем забыл обо мне, — сказала она. — Мы не виделись уже очень давно.
— В школе много задают, — ответил Юэль.
Это была почти правда. Но не совсем. Уже несколько недель он и не вспоминал о Гертруд.
— Но вот ты пришел, — продолжала она. — Это, конечно, потому, что тебя занимают какие-то мысли?
Юэль кивнул. Потом рассказал о новогодних клятвах. Она слушала, как обычно, наклонив голову и подперев рукой подбородок.
О продавщице Энстрёма Юэль пока умолчал.
— Есть ли какое-то ограничение по возрасту, чтобы стать королем рок-н-ролла? — спросил он. — Или продавцом летних фургончиков?
— Наверно, нельзя быть слишком старым, — ответила Гертруд. — А слишком молодым, скорее всего, можно.
— Сколько было Элвису, когда он начал петь? — спросил Юэль.
Он знал, что Гертруд любит Элвиса Пресли. Иногда они вместе слушали его пластинки и пытались уловить, о чем он поет. Зачастую это было трудно. Как будто песни были просто ни о чем.
— Элвис пел еще в животе у своей мамы, — ответила Гертруд.
Такие ответы Юэлю не нравились. Слишком они неопределенные.
— А потом? Когда он родился?
— Он пел всегда.
Юэль понял, что больше Гертруд ничего не сможет сказать. Поэтому он перешел к летним фургончикам. Он пояснил, что на самом деле, идея возникла у Самуэля.
— Может, что и получится, — сказала она. — Но я не думаю, что тебе будет очень весело разъезжать по автомобильным стоянкам, где выставляют летние фургончики. И пытаться их продать. А откуда ты возьмешь деньги, чтобы купить их?
— Я не буду покупать. Я буду продавать.
— Но ведь сначала ты должен получить то, что будешь продавать. Перед тем, как продать, ты должен их купить.
Об этом Юэль не подумал. Значит, никто не даст ему несколько летних фургончиков, если он пообещает заплатить за них потом?
Что ж, это решает дело. Больше можно не колебаться.
Он станет королем рок-н-ролла. Он рассказал, что уже побывал у Крингстрёма. Сперва ему нужно научиться играть на гитаре. Потом он станет учиться петь.
— Я не знаю, сможешь ли ты хорошо петь, — осторожно заметила Гертруд.
— Элвис поет не так уж хорошо, — решительно ответил Юэль. — Но зато громко.
Гертруд задумчиво кивнула.
— И все же он поет довольно хорошо, правда?
— Да, но главное громко.
Юэлю не хотелось углубляться в подробности. Во всяком случае, не сейчас. Когда он научится играть на гитаре и выучит несколько мелодий, он даст ей послушать.
Гертруд спросила, не хочет ли он сока. Юэль ответил, что хочет. Они вместе отправились на большую кухню. Этот дом отличался тем, что в нем умещались две кухни, хотя он был не такой уж большой. Гертруд это нравилось. Так же, как и спать каждую ночь на разных кроватях.
В маленькую кухню она приходила, если была голодна чуть-чуть. В большую — когда кто-нибудь ее навещал.
Юэль смотрел, как она разливает сок. Он подумал, что Гертруд могла бы быть красивой. Если бы только у нее был нос. И если бы
