Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
спрессованы и едва двигаются, как зубчики на расческе. Три разные плотности, три разных вида движения. Она наблюдает за всем этим с некоторым приятным нетерпением. На что бы она ни взглянула, ей кажется, что она смотрит на это уже очень долго, слишком долго. Тогда она переводит взгляд дальше, но как только он за что-то цепляется, ей кажется, что прошла вечность. Но ей не хочется ничего делать, хочется лишь впитать как можно больше растянутых мгновений этого дня.
Она видит, как в кукольной будке на конце пирса блестит щека Джуди из папье-маше, по которой лупит палкой мистер Панч, а голосящие дети, сбившись в толпу, со страхом хватаются за головы. Она видит женщин, старше ее на пять, десять, двадцать или ноль лет, которые натирают детей кремом, вытирают носы, подсушивают полотенцами волосы и передают сэндвичи. Она видит задремавших отцов; злых отцов; спокойных отцов; отцов, читающих новости о скачках. Она видит целые лагеря семей, разбитые на шезлонгах.
Она видит, как по асфальту из-под вафельного рожка, торчащего вверх, словно тонущий Титаник, растекается ярко-желтый шлепок ванильного мороженого, выпавшего из липкой, растопыренной пятерни ребенка. Она видит покачивающийся саржево-синий сгусток наглухо застегнутых полицейских, тяжело вышагивающих вдоль дороги. Она видит голубые рубашки и сине-серебристые, блестящие на солнце шлемы полицейских, вызванных для подкрепления и ждущих своего часа у фургонов. Она видит щетину на розовых шеях мужчин за сорок, которые приехали к морю при галстуках и теперь, зажав в пальцах сигареты, крутятся вокруг полицейских фургонов, как группа поддержки в ожидании какого-нибудь вопиющего беспорядка, чтобы можно было бурно возрадоваться, когда порядок будет восстановлен.
А между всем этим – значительно проигрывающие числом мелкодисперсной массе людей, густой, как куст кресс-салата, растущего на подоконнике, – неуклюже, неуверенно движутся маленькие ручейки парней и девушек, ищущих друг друга и ждущих. Чего? Внимания? Когда на них не направлено внимание, они сконфуженно ухмыляются, толкаются плечами, протирают солнечные очки, передают друг другу чипсы, роняют их, поднимают и пытаются сдуть налипшие песчинки. Но когда на них смотрят – когда семьи или мужчины в галстуках поворачивают к ним головы, когда полицейские двигаются в их направлении, они, кажется, точно знают, что делать. Подпитываясь неодобрением, они разыгрывают потасовки в отдельных маленьких группках и кластерах. Толкаются, нерешительно начиная заварушку. Сбивают друг друга с ног, сцепившись, катаются по земле, задевая лежаки и силясь высвободить руки, чтобы нанести следующий неуклюжий удар. То тут, то там кому-то разбивают нос. Мамочки возмущенно вскакивают, мужчины в галстуках тяжело качают головами, взопревшие полицейские врываются и растаскивают парней за воротники, пока те машут руками и ботинками оставляют борозды на песке. Зрелище не захватывает. Похоже на размеренное волнение закипающей в кастрюле овсяной каши. Закипающая каша происшествия.
Но затем ее взгляд выхватывает какое-то иное движение в одной из борющихся групп: кто-то в костюме переливчатого синего цвета, кто находится в центре заварушки, но не задавлен ей, двигается легко, взвешенно и грациозно. На конце изысканного синего рукава блестит что-то похожее на металлическую расческу, и в какую бы сторону она ни направилась, она рассекает, расщепляет, разделяет толпу. Перегнувшись через ограждение набережной, Вэл видит Майка. А он в ту же секунду замирает, аккуратно придерживая кончиками пальцев свободной от расчески руки подбородок какого-то сонного вихрастого парня. Он видит, что она видит. Он ухмыляется. У нее под ребрами что-то сжимается и перекручивается, а в промежности – пульсирует и расслабляется. Внезапно время приходит в себя и, вместо того чтобы с опозданием прыгать с кадра на кадр, снова соглашается вернуться в привычный ритм. В этом ритме Майк кружится, качается из стороны в сторону и припечатывает заторможенного парня в челюсть заостренным носком ботинка. Как будто что-то хрустит, как будто мелькает кровь, но до них далеко, и сила удара отбрасывает парня в гущу драки, и он растворяется, словно его никогда и не было, и теперь все ее внимание занято изящным и точным движением ноги, и Майк поворачивается к ней, как танцор, театрально раскинув руки, словно говоря: «Ну что, понравился тебе мой трюк?»
Она не знает. Она об этом не задумывается. Ей нравится он. Это, должно быть, написано на ее восхищенном лице, потому что он отделяется от дерущейся толпы и непринужденно направляется к ней, на ходу засовывая расческу в нагрудный карман, стряхивая пыль с переливчатых синих лацканов и игнорируя крики за спиной, словно драка больше не имеет к нему никакого отношения. Он все еще ухмыляется.
– Ты как, в порядке? – спрашивает он.
– Да, спасибо, – отвечает она. – Голова прошла.
– И от своего парнишки ты тоже избавилась, я смотрю.
– Он не мой парнишка, – говорит Вэл.
– А он знает?
– Да. Определенно.
– Ну, тогда… – Майк собирается с мыслями. – Тогда…
– Что?
– Тогда, миледи…
– Что? – смеется Вэл.
– Не желаете ли чипсов?
– Может быть, – отвечает Вэл.
– Недотрога, да? – спрашивает он.
– Нет, – отвечает она, глядя в его огромные глаза. – Совсем нет.
Майк, который до этого шел рядом с ней, театрально сгибая и разгибая запястья и шею, что выглядело достаточно угрожающе, останавливается.
– Как тебя зовут? – спрашивает он. Она называет свое имя. – Мне нравится. Такое старое, доброе. Не то что вся эта американская хрень.
Его длинная рука с аккуратно подстриженными ногтями тянется к ее лицу. Он легонько касается ее лба, потом кончика носа, а затем – губ.
– А что была за таблетка? – спрашивает Вэл и, произнося эти слова, открывает рот и пускает его теплую сухую кожу, ноготь и кутикулу чуточку глубже, позволяя пальцу устроиться на подушечке нижней губы. Мимо проезжает полицейский фургон.
Чайки, тележки с мороженым, болтающие семьи, кряхтящий автобус.
– Я поднял на тебя руку, – говорит Майк.
Кончиком языка она касается кончика его пальца. Майк моргает.
– Тогда пошли, – говорит он и присваивает ее. Но не обнимает за талию, не целует и не берет под руку. Он совершенно недвусмысленно хватает ее за локоть и ведет – совершенно недвусмысленно – прочь с шумной набережной, на первую же боковую улицу и дальше, на улочку поменьше, полную маленьких магазинчиков, и еще дальше – в переулок, зажатый между стенами с каменной крошкой, где нет ничего, кроме пары мусорных баков.
– Что? – Она задыхается, посмеиваясь. – Что мы…
Но он совершенно недвусмысленно кладет руки ей на плечи и опускает ее на колени, на землю рядом с мусорными баками.
– Давай? – спрашивает он.
Она не знает, на что он спрашивает согласия. Это совсем не похоже на то, как ведут себя парни, которые тебя хотят. Они всегда хотели потрогать, распустить руки, прижаться и скользнуть мокрыми нервными ладошками
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
