Художники всегда боялись слепоты и старались разными способами предупредить ее: например, арабские Мастера на рассвете подолгу смотрели на запад, на горизонт; большинство художников Шираза по утрам натощак ели грецкий орех с толчеными лепестками роз. Сейит Мирек из Герата, учитель великого мастера Бехзада, относился к слепоте просто. Он считал, что слепота – это не беда, а счастье, посланное Аллахом художнику за то, что он всю жизнь посвятил красоте, созданной Всевышним. Только по памяти слепого художника можно понять, какой Аллах видит вселенную. Мастер Сейит Мирек привел пример с художником, желающим нарисовать лошадь. Даже самый бездарный художник, когда рисует лошадь, глядя на нее, все равно рисует по памяти, потому что нельзя одновременно смотреть на лошадь И на бумагу, на которой ее изображают. Художник смотрит на лошадь, а потом то, что запомнил, наносит на бумагу, даже если между этими двумя действиями проходит всего один миг. Когда великому мастеру Миреку исполнилось семьдесят лет, султан Хюсейн Байкара[44]в качестве награды великому мастеру открыл перед ним закрытую на много замков сокровищницу, где хранились тысячи книг. Три дня и три ночи мастер Мирек при свечах рассматривал в легендарных книгах изумительные миниатюры, нарисованные старыми мастерами Герата. После этого он ослеп. Приняв новое состояние с пониманием и покорностью, великий мастер перестал разговаривать и рисовать. Художник, увидевший несравненные картины бесконечного времени Аллаха, не может вернуться к книжным страницам, сделанным для простых смертных; если память слепого художника достигает Аллаха, воцаряется безмолвие, счастливая темнота и бесконечность пустых страниц.
Я, конечно, понимал, что Кара задал мне вопрос мастера Османа о слепоте и памяти не столько для того, чтобы услышать мой ответ, сколько для того, чтобы спокойно осмотреться среди вещей и рисунков в моей комнате. И все же мне было приятно видеть, как внимательно он вникает в то, что я рассказываю. Я сказал ему:
– Слепота – это счастливая вселенная, где нет места шайтану и преступлению.
МЕНЯ ЗОВУТ ЭСТЕР
Столько лет занимаюсь торговлей и сватовством, а не знаю ответа на вопрос: любовь делает людей глупыми или только глупые влюбляются? Наш Кара-эфенди не владеет собой и не может скрыть своих чувств, когда разговаривает о Шекюре даже со мной.
Он дал мне письмо и попросил срочно доставить Шекюре. Я пошла переулками, с трудом передвигаясь по непролазной грязи. Дошла до нужного мне дома и закричала:
– Разносчица!
Дверь открылась, я вошла. Здесь, как обычно, пахло не застланной постелью, разогретым маслом, влагой – неприятный запах холостяцких домов.
– Чего кричишь, старая карга? – набросился на меня Хасан. Я молча протянула письмо. Он быстро схватил его.
– Ну, чего он там написал? – спросила я.
Хасан прочитал:
«Уважаемая Шекюре-ханым, я тоже много лет жил с мечтой об одном человеке и поэтому понимаю и ценю, что ты ждешь мужа и не думаешь ни о ком, кроме него. Но я пришел к твоему отцу по делу, а вовсе не для того, чтобы тревожить тебя. Я и подумать не смел, что получу от тебя какой-либо знак. Когда в окне, как свет, показалось твое лицо, я воспринял это только как благосклонность ко мне Аллаха. Потому что мне достаточно счастья видеть твое лицо. («Это он позаимствовал у Низами», – язвительно отметил Хасан.) Но ты пишешь, чтобы я к тебе не приближался, скажи, разве ты ангел, что к тебе и приблизиться опасно? Ты вернула нарисованный когда-то мной рисунок. Дляменя это знак того, что я нашел тебя. Не знак смерти. Я видел Орхана, одного из твоих сыновей. Бедный сирота. Я буду ему отцом!»
– Здорово написал, – сказала я, – прямо настоящий поэт.
– Разве ты ангел, что к тебе и приблизиться опасно, – повторил Хасан. – Эти слова он украл у Ибн Зерхани.[45]Я могу лучше написать. – Он вынул свое письмо из кармана. – Отнеси это Шекюре и скажи ей, мы насильно приведем ее домой решением кадия.
– Таки сказать?
Хасан промолчал.
Я с радостью покинула мрачный и тоскливый дом. На улице вроде стало теплее. Я подумала, что мне хотелось бы видеть Шекюре счастливой. Хотя мне и жаль несчастного грубияна из холодного, неуютного дома.
Шекюре взяла письма и спросила про Кара. Я сказала, что любовный огонь нещадно сжигает его, ей это понравилось.
– Все, включая женщин, что не выходят из дома, говорят о гибели бедного Зарифа-эфенди, – переменила я тему.
– Хайрие, сделай халву и отнеси Кальбие, жене Зарифа-эфенди, – велела Шекюре.
– На похороны придут все эрзурумцы, будет очень много народу, – сообщила я. – Родственники говорят, что кровь мастера не останется неотмщенной.
Когда Шекюре дочитала письмо и улыбнулась мне, я, чтобы сделать ей приятное, спросила:
– Что пишет?
– Как в детстве… Влюблен в меня.
– А ты?
– Я замужем. Жду мужа.
– А другой что пишет? – спросила я.
– Не хочу сейчас читать письмо Хасана. Хасан знает, что Кара вернулся в Стамбул?
– Даже не подозревает об этом.
– Ты с Хасаном разговариваешь? – спросила моя красавица, раскрыв свои черные глаза.
– Приходится ради тебя.
– Ну и как он?
– Страдает. Он тоже очень любит тебя. Даже если твое сердце отдано другому, трудно будет тебе избавиться от Хасана.
Я – ШЕКЮРЕ
Я перечитала письмо Хасана и снова подумала: от него ничего хорошего ждать не приходится. Только стала еще больше бояться его и в очередной раз порадовалась, что сумела противиться его приставаниям, когда мы жили под одной крышей. Потом внимательно прочла письмо Кара, держа его осторожно, как хрупкую вещь, которая может разбиться.
«Такой скверной женщине, как я, нужно выйти замуж за хорошего человека» – с этой мыслью я вошла к отцу.
– Когда наш Всемилостивейший Падишах увидит законченную книгу, он наградит вас, – сказала я. – Вы снова поедете в Венецию.
– Не знаю, – отозвался отец, – меня напугало это убийство. У нас сильные враги.
– Мое двусмысленное положение тоже придает им смелости, вызывает неверные толки. Мне следует поскорее выйти замуж.
– Что? – вскричал отец. – За кого? Ты ведь замужем.
– Вчера во сне я видела, что мой муж умер, – сказала я. – Но я не плакала, как положено женщине, увидевшей такой сон.
– Сон надо уметь читать, так же как рисунок.
– Можно я расскажу вам свой сон?
