не перекинулись о том, что случилось в лаборантской. Я молчала из страха, что Юрка сочтёт меня чокнутой, а может, так оно и было, я, если честно, уже начала сомневаться в своём рассудке. Он же… Почему молчал он, я понятия не имела.
Часы уже отмеряли половину одиннадцатого, и наверно, лучше подумать о случившемся завтра, на свежую голову. А сейчас — лечь спать. Если, конечно, получиться уснуть.
Запись сделана 15 сентября 1986 года.
Понедельник, 21:05.
Села за дневник, а у самой глаза слипаются, и челюсти сводит от подавляемой с большим трудом зевоты, а виной всему минувшая ночь. Пока сон окончательно не настиг меня прямо здесь, в кресле, постараюсь всё быстро записать.
Вечер воскресенья провела, не выпуская из рук "Преступление и наказание", мыслями же то и дело возвращаясь к событиям в лаборантской, и чем больше я об этом размышляла, тем сильнее убеждалась, что всё произошедшее там мне не пригрезилось. Пульсирующая боль в левой руке не позволяла забыть о случившемся, да и выражение Юркиного лица в тот момент не оставляло сомнений. Юрка был встревожен, но не удивлён. И то, с какой поспешностью он уводил меня из школы, наталкивало на определённые выводы: Квартин что-то знал, а может даже и слышал, но по какой-то неведомой причине не захотел рассказывать мне.
Странно. Что за секреты он хранит?
Я так и заснула с мыслями обо всём этом, наверно поэтому полночи мне снилась всякая ерунда. Каждый час я просыпалась от навязчивого ощущения, что возле моей кровати кто-то стоит и смотрит на меня, но открыв глаза, убеждалась, что я одна в комнате. Часов в пять меня окончательно разбудил какой-то скрежет, словно в окно кто-то осторожно и тихонечко так стучал, или же деревья своими сухими и тонкими ветками царапали по стеклу. Но какой стук? Какие деревья? Мы жили на восьмом этаже, а рядом с домом не было ни одного дерева. Не выдержав, я подошла к окну, и, откинув в сторону плотные занавески, выглянула наружу. Никого. Лишь унылый холодный дождь бился в окно, словно хотел попасть внутрь.
Я вернулась в кровать, но заснуть больше не получилось. Так и проворочалась с боку на бок до звонка будильника.
Не удивительно, что на уроке химии, который оказался шестым и, к счастью для меня, последним на сегодня, я, уставшая и проголодавшаяся, сидела, отсчитывая секунды до звонка. Поскрипывая мелом, Анастасия Сергеевна расписывала на доске очередную реакцию замещения, когда двери кабинета широко распахнулись, и в зияющем проёме показалось круглое лицо Скворцовой. Цокая каблуками, она прошла к доске, а мы, словно по команде, подскочили со своих мест, приветствуя её.
— Садитесь! — распорядилась Зинаида Александровна. — Анастасия Сергеевна, восьмого октября к нам в школу пожалует Кривонос из райкома комсомола. Ребята из других отрядов уже готовятся, — она пробежалась красноречивым взглядом по рядам. — Было бы не плохо, если бы ваш пионерский отряд тоже поучаствовал. Можно даже октябрят привлечь.
По классу пронёсся недовольный ропот. Всех уже до такой степени задолбали этими нескончаемыми мероприятиями, что никто из ребят не испытывал особого желания идти и кривляться перед каким-то хмырём из райкома.
— Та-а-ак, — пронзительно голубые и без того большущие глаза Зинаиды Александровны выпучились, словно собрались вывалиться из глазниц. — Это ещё что за новости? Почему такое отношение к нуждам коллектива? Вы же будущие комсомольцы!
— Ребята, не посрамим наш пионерский отряд! — воодушевлённо заголосила Анастасия Сергеевна, и мне даже показалось, что она сейчас вскинет руку в салюте, но, к счастью, обошлось без этого. — Кто пойдёт от нашего класса? — спросила она, окидывая притихших за партами ребят пристальным взглядом.
— Я, — донеслось сзади, и я едва узнала голос Лены Евстафьевой, таким воодушевлённым он казался. Не успело моё лицо вытянуться от удивления, как тишину класса снова нарушили чьи-то слова:
— Я тоже. Октябрят мы на себя возьмём.
Это произнёс уже Колька, и, не сдержавшись, я обернулась. Лица ребят были обращены на стоявшую перед классом Зинаиду Александровну, и какой-то жадный блеск мерещился мне в их глазах, а в следующий момент Лена перевела взгляд на меня, и я вздрогнула.
— Идём с нами, Соня. Мы же твои друзья, — вкрадчиво так сказала она, и я уже чувствовала, как мои губы приоткрываются, собираясь ответить согласием. Лишь почувствовав на своём запястье тёплые Юркины пальцы, я тряхнула головой, словно сбрасывая с себя невидимую пелену. Я же никуда не собиралась, так что это на меня вдруг нашло? Прямо мистика какая-то!
— Ты лишь оттягиваешь неизбежное, Квартин, — произнёс Колька. — Всё равно по-нашему будет.
— Хорошо, — Анастасия Сергеевна напомнила о том, что мы не одни в классе. — Таня Глебова, может ты? В прошлый раз ты неплохо справилась. Вика Бойкова, а ты ведь в городском хоре поёшь. Вот и давай вместе с Глебовой.
Отличница Бойкова послушно кивнула, ну не отказывать же, а Лёшка Дудкин, что сидел рядом с Викой, вжал голову в плечи. Авось и не заметят.
— Только учтите, песни должны быть патриотическими, — уточнила Скворцова, бросив на девчонок красноречивый взгляд. — И внешний вид соответствующий.
— Само собой, Зинаида Александровна! — пообещала химичка.
— Ещё отрядная газета обязательно должна быть. Как сделаете, повесите в пионерской комнате, — распоряжалась Скворцова.
— Газету я возьму на себя! — вызвалась бойкая Наташка Пронина, которая уже несколько лет посещала кружок изобразительного искусства.
— Так, хорошо, — кажется, Анастасии Сергеевне было мало, и она вскинула брови вверх. — Кто ещё?
В классе снова воцарилась тишина, напряжённая и выжидательная. Зинаида Александровна недовольно цокнула, и с откровенным упрёком посмотрела на Анастасию Сергеевну, словно это она была виновата в том, что ребята не хотели участвовать.
— Анастасия Сергеевна, вы уж разберитесь у себя в классе, — недовольно бормоча себе под нос, она пошла к выходу. — Не класс, а чёрт знает что! Никакой дисциплины! Никакой ответственности! Пионер должен быть всегда готов! А у вас что? Да кто вас в комсомол после этого примет? Эх! — она махнула рукой. — Стыдно за вас, товарищи!
— Вот же Сковрчиха расчирикалась, блин! — пробубнил Лешка Дудкин, как только Зинаида Александровна скрылась за дверью.
— Дудкин, угомонись уже! — рявкнула на него Анастасия Сергеевна. — А то пойдёшь петь вместе с Бойковой и Глебовой! Или рисовать с Прониной!
— Не-е-е! Какой из меня певец, Анастасия Сергеевна? А художник? — Дудкин почесал кудрявую голову. — Я ж не умею!
— Что значит — не умею? Надо и всё! — строго сказала химичка.
Пронзительная трель звонка заставила всех облегчённо выдохнуть. Записав домашку, и побросав принадлежности в дипломат, я поплелась на выход.
Улица встретила меня осенней слякотью и мелким,
