— Все будет хорошо, сэр, — наконец говорит он.
Оживление перед парадным входом свидетельствует о прибытии гостей. Пол на миг качнулся подо мной, словно я на палубе корабля. Знакомое покалывание в запястьях указывает на то, что приближается бой с французами. Я поднимаю глаза, почти ожидая увидеть грот-мачту…
— Возьми лестницу, Робертс, и очисти лепнину от паутины.
— Да, милорд, я прослежу. Спускаюсь по лестнице встретить гостей.
Я надеялся, что Бирсфорд вернется в город — я написал ему, что мы с мисс Хейден собираемся пожениться, но не получил никакого ответа, так что остается предположить, что они с женушкой еще воркуют в каком-нибудь уединенном местечке. Я выбрал вместо него старого друга по флоту капитана Карстэрса. Этот парень — добрая душа. Он патологически застенчив, а вместо ноги у него деревянный протез.
Всего через несколько часов, когда свадебный обед закончится, гости разъедутся, мы с новоиспеченной виконтессой останемся одни и нам тоже придется поворковать.
Сестра была чрезвычайно сдержанна касательно визита к модистке с моей нареченной. Максимум, что я смог из нее вытянуть, — это то, что у меня не будет другой причины для смущения, кроме присутствия на церемонии семейства Хейденов, но это необходимая и неизбежная неприятность. Жаль, что нельзя жениться по почте.
Но, по своему обыкновению, я исполню свой долг.
Постукивание деревянным протезом об пол свидетельствует о том, что мой шафер ищет меня. Достаточно уверенный Карстэрс появляется внизу, и его губы начинают знакомо двигаться, указывая, что мой друг желает говорить. Странно, на судне во время боя он орет и ругается без всяких заминок, вполне ясно и отчетливо, но в светском обществе он косноязычен.
— Иду, дружище! — Спустившись по лестнице, я хлопаю его по плечу.
Он указывает на форменный сюртук. Не думаю, что Карстэрс пытается сказать мне, что его сердце разбито или, что он пылает безнадежной страстью к моей невесте. Он сообщает, что принес кольцо.
Если бы мисс Хейден оказала мне любезность влюбиться в моего шафера и они бы тайно бежали, а я, кипя от ревности и предательства, остался озлобленным холостяком, это стало бы превосходным решением проблемы. Но я не уверен, что сумел бы подсунуть эту женщину своему другу.
— Кольцо у тебя? Превосходно. — На мой слух это звучит до отвратительного радостно. Карстэрс молчит, щадя усилия для дела действительно важного, — если бы он сейчас произнес какую-нибудь бодрую банальность, у меня появился бы соблазн вышвырнуть его в окно.
Он хватает мою руку и жмет ее, точно так же, как делал перед сражением, когда мы оба были лейтенантами.
— Отлично, — говорю я.
Часы рядом зашипели, значит, сейчас пробьют. Одиннадцать утра.
Мы с Карстэрсом расправляем плечи и снова без особой причины обмениваемся рукопожатием. Робертс, налетев на две неподвижные цели, энергично охаживает нас одежной щеткой.
По крайней мере, дом в полной боевой готовности, если можно так выразиться. Запах свежей краски (и случайные пятна на ливреях лакеев) свидетельствует о поспешных попытках сделать его пригодным для жилья. Дом по-прежнему мрачный — с громоздкой дубовой лестницей и многочисленной древней мебелью, которая никогда не износится и не войдет в моду. Гостей очень немного: моя сестра, ее муж и несколько родственников, которых Мэрианн уговорила присутствовать. По ее словам, те, кто еще не видел мою невесту, едва не обезумели от любопытства. Тетя Ренбурн отказалась приехать, заявив, что в семье слишком много свадеб, и предпочла остаться дома со своими кошками и странными друзьями.
Плечом к плечу мы с Карстэрсом направились в гостиную, где собрались наши гости.
Мисс Хейден, повернувшись, приветствует меня угрюмым взглядом. Что-то в ней переменилось, но я не могу понять, что именно. Грудь все так же великолепна и, кажется, больше открыта. Однако прежде чем я успеваю внимательнее присмотреться к невесте, меня выпихивают вперед, чтобы произнести клятвы.
Рука мисс Хейден, немного влажная и дрожащая, ложится в мою.
Шарлотта
Даже мой отец заметил! Хоть он и сказал, что я похожа на мальчика, он имел такт добавить, что новое платье «весьма милое». Эту фразу отец произнес после долгого бормотания о том, не накинуть ли мне шаль, чтобы я не простудилась.
Но этот болван, за которого я выхожу замуж, едва взглянул на меня! Он не заметил изящество моей, вдруг ставшей лебединой, шеи, выпуклость и другие достоинства моей груди… А может, и заметил, поскольку я не припоминаю, чтобы он хоть раз посмотрел мне в глаза. Тем временем священник, на одеянии которого кружев и вышивки больше, чем на всех присутствующих дамах, вместе взятых, соединяет нас с Шадом, пока смерть не разлучит нас, а я обдумываю, является ли недостаток внимания жениха основанием для аннулирования брака.
Я мямлю свои клятвы, Шад бормочет свои. Интересно, что случилось бы, если б я метнулась к двери, как дикий зверь, рвущийся на свободу? Я, вероятно, опередила бы его одноногого друга, но в Шаде есть что-то от гончей.
Когда нас объявили мужем и женой, сзади послышалась возня, и зазвенел детский голос:
— Дядя Шад! Дядя Шад, мы пришли посмотреть, как ты женишься!
Мы оба поворачиваемся. Я замечаю, что наши руки все еще соединены, и выдергиваю руку из его ладони. В дверях гостиной — двое детей и женщина, судя по чепцу и переднику, их няня.
Как же, дядя! Девочка лет десяти — да, бурная юность была у Шада, прежде чем он отправился расходовать энергию на французов, — и маленький мальчик приблизительно шести лет, который и говорил. У обоих черные волосы и черты Шада.
Священник, тихо хмыкнув, прижал молитвенник к кружевной груди.
Мальчик бросился к Шаду. Тот, поколебавшись, подхватил его на руки.
— Джон, ты должен стоять тихо и тогда получишь пирог.
— Эта леди теперь будет нашей мамой?
Жена и мать двоих детей меньше чем за минуту!
Моя мать, издав низкий стон, падает на руки моего брата.
Девочка, выйдя вперед, застенчиво приседает передо мной в реверансе, и я не могу не улыбнуться ей, очарованная ее хорошими манерами и сходством с отцом.
— Мы поговорим об этом позже, — шепчет Шад своим детям.
— Почему у леди волосы как у мальчика? — продолжает Джон.
— Вовсе нет… — Шад уставился на меня, подтверждая мои подозрения, что до сего момента едва взглянул на меня. — Ей-богу, как у мальчика. Это дело моей сестры, полагаю? Вам идет, мэм. И платье. Очень… гм… элегантное.
— Разве вы не представите мне своих детей, сэр? — О, как мы вежливы друг с другом!
— Да, конечно. Это Джон, а это Эмилия. Сьюзен, — обращается он к няне, — можете отвести их вниз, дать пирог и… — Они коротко говорят, прежде чем няня и дети выходят из комнаты, возможно, в кухню.
