никого уже не было.
Он стал плохо спать, чего раньше с ним никогда не случалось. Ему уже не хотелось по вечерам читать, играть на пианино, смотреть фотографии. Стало болеть сердце, и всё чаще приходилось есть валидол.
Как-то ночью, часа в три, его разбудил шум. Какая-то пьяная компания тусовалась прямо под его окном. Потом они стали колотить в его дверь. Видимо, по пьянке посчитав, что тут живёт какой-то их приятель. Компания была большая, и Григорий Иосифович, наверное, вызвал бы милицию, если б мог. Но у него давным-давно отключили за неуплату квартирный телефон, а мобильного у него не было. Кроме того, как бывший лагерник он не доверял официальным органам правопорядка.
В концов концов, примерно через час, он не выдержал, взял на кухне древнюю, всю в ржавчине, двухпудовую гирю и вышел с ней к этим весёлым ребятам. И вежливо попросил их уйти.
Они смылись беспрекословно. Оставив после себя, наверное, не меньше 20-ти отличных бутылок из-под пива. Григорий Иосифович их, конечно, прибрал. Но это оказался его последний улов.
Этой ночью он почти совсем не спал.
А на следующее утро всё-таки вышел в обход. Он уже не мог обойтись без привычного дела. Правда, вышел поздновато. Уже давно занялся рассвет.
Только он собрался выкатить тележку, как хлынул ливень, будто кто-то опрокинул над городом гигантскую бочку с водой. Он стоял на пороге и ждал. Через 2-3 минуты дождь ослабел, а ещё через 5 минут прекратился.
Григорий Иосифович закрыл дверь и пошёл по улице. На самом краю неба в плотных сизых тучах открылась узкая щель, и оттуда лился розовато-золотистый свет. Он шёл почти параллельно земле. А небо оставалось тёмным. Этот чудесный свет выхватывал мокрые стволы, ветви и листья, купола церкви, деревья. На тёмном фоне это было необыкновенно и торжественно красиво, как музыка Баха.
Продолжалось это чудо минут пять. Потом свет исчез. Небо и земля потухли. И так кончилась золотая осень этого года.
Григорий Иосифович добросовестно обследовал свой участок, но опять почти ничего не нашёл: всего 10 или 12 бутылок, видимо, брошенных кем-то уже под утро. Этого было недостаточно.
Конечно, он мог бы просто перестать платить, допустим, за свет. Но тогда его отключат. За отопление он давно не платил, потому что батарея в его квартире еле теплилась, но почему-то отопление ему не отключили. Видимо, не было такой технической возможности.
Он получал пенсию: около 900 гривен. Но тратил из них на продукты не более 200-300: остальное уходило на коммуналку. Можно не платить совсем. Тогда денег хватит на продукты. Но что он будет делать? Куда себя деть?
Очень расстроенный, он возвращался домой. Уже на подходе к Малой Арнаутской у него резануло в сердце. Он пошарил в кармане, но валидола там не оказалось. Накануне он съел последнюю таблетку, но забыл зайти в аптеку.
Он доковылял до трамвайной остановки и упал на скамейку. В сердце будто воткнули длинную острую иглу, он задыхался. На остановке было много народу. Но никто не заметил состояния старика.
Постепенно Григорий Иосифович отдышался. Сердце затихло. Чтобы отвлечься, он осматривался по сторонам. День был хмурый, пасмурный. Люди стояли на остановке тоже хмурые, сосредоточенные. Друг на друга они не смотрели.
Конечно, у всех этих взрослых людей было много проблем. Раньше они строили социализм. Теперь – новую Украину. Но проблем меньше не стало.
Как удивились бы они, если бы кто-то сказал им, что разрешение всех их проблем – вот в этом старике. Что заметить его, помочь ему – это и значит для них решить все свои проблемы. Что не нужно строить ни социализм, ни капитализм, не нужно интегрироваться в Европу: достаточно просто научиться быть человечными. Стать людьми. Ведь это так просто.
Григорий Иосифович уже встал и хотел продолжать свой путь, но тут подошёл трамвай. Люди, толпясь, закрыли ему дорогу. Какая-то пожилая дама с огромным баулом пыталась втиснуться самой последней, но её огромный баул не пролезал в отверстие двери. Григорий Иосифович невольно подался вперёд, приподнял этот баул и буквально закинул его в вагон. Дама вскочила следом. Трамвай тронулся.
И вдруг он почувствовал, что всё плывёт у него перед глазами. Вдруг крона ближайшей акации очутилась у него прямо над головой. Он видел кусочек хмурого, серого осеннего неба с плывущими по нему сизо-стальными мрачными тучами. Он попытался двинуться, но ни руки, ни ноги не слушались его, хотя больно ему не было. Ему трудно было дышать.
Скосив глаза, он понял, что лежит на земле, рядом со скамейкой на остановке.
Все люди уехали. Помочь было некому.
Он попытался подползти к скамейке. И тут подошли двое, молодые: парень и девушка. Девушка брезгливо отвернулась от лежащего на земле старика. А парень достал мобильник и стал звонить. На старика он бросал косые взгляды.
Потом подошёл подросток в очках: он попытался приподнять голову старика, но не смог, снял с себя куртку и подложил ему под голову.
В какой-то момент Григорий Иосифович понял, что происходит. И ему стало ужасно жалко Мушку: она придёт вечером, а некому будет ей открыть. Бедная! И так у неё жизнь не сладкая, а теперь ей и ночевать будет негде. А ведь скоро зима.
Он хотел обратиться к молодому человеку, попросить поднять его, но не мог выговорить слова.
Через две-три минуты снова собрались люди. Никто из них не подошёл к лежащему на земле старику, не заговорил с ним. Многие старались не смотреть на него.
Потом какая-то пожилая женщина наклонилась над ним и стала что-то у него спрашивать, но он не понимал её и не мог ответить.
Через полчаса подъехала «Швидка допомога», – «Скорая помощь». Из кабины вылез весёлый разлохмаченный тощий молодой фельдшер в ярко-красном медицинском костюме. Он наклонился к старику, взял его руку, стал щупать пульс.
Вдруг старик неестественно вытянулся, как при эпилептическом припадке, дёрнулся – и потом затих.
И в эту секунду всё исчезло. Померкло небо, погасли фонари, высохло Чёрное море, осыпались снега Аннапурны. Мир перестал существовать, погрузился во тьму.
Но этого никто не заметил.
Фельдшер помахал в воздухе рукой мёртвого старика, потом дважды сильно ударил его ладонью по щекам, отчего голова мертвеца беспомощно мотнулась из стороны в стороны.
Молодой человек встал, стряхивая пыль с колен, и, широко улыбаясь, сказал:
– Ну что: корабль достиг своей гавани, как говорят у нас в Одессе.
Потом махнул рукой водителю:
– Давай, звони в морг: о це уже не наша работа.
*Кошки –
