я мешаю, ― фыркнула, по-быстрому ретируясь к островку и делая вид, что заканчиваю с уборкой.
– И ты бы ушла?
– Черта с два.
Мак рассмеялся, а затем достал из холодильника бутылочку Молсона20.
– Значит… ты вроде как её не любил?
Придурок удивленно уставился на меня, и я могла понять, почему.
Мало того, что это было не моего ума дело, так я ещё и выглядела, наверное, как ревнивая корова, учинившая ему самый настоящий допрос.
Но я не ревновала. Нет. Это просто… здоровое женское любопытство.
– А как ты считаешь?
– Считаю, что ты доверял ей, а она вонзила тебе в спину нож.
Мак глотнул пива и кивнул.
– И ни раз. Я давай ей тысячу шансов, и каждый она просрала.
Но это не был ответ на мой вопрос.
– Так значит… ты ничего к ней не испытываешь?
Некоторое время Мак внимательно изучал меня, а затем вдруг усмехнулся:
– Почему тебя это так интересует? Ревнуешь?
– Ха―ха. Очень смешно. ― убрала остатки еды в холодильник, а затем повернулась к нему. ― Не хочешь ― не отвечай. Я спросила, чтобы поддержать разговор.
– Я так и понял, ― ответил он, вновь улыбаясь своей фирменной чеширской улыбкой.
Я выдохнула и закатила глаза.
– Спокойной ночи, ― бросила, решив, что пора уже расслабить дымящийся мозг.
– Сладких снов, Монро. ― ответил Мак, а затем добавил. ― Спасибо за ужин!
– С тебя сорок баксов! ― съязвила в ответ, услышав, как он расхохотался.
Никки
Я солгала Барби, но ей об этом было знать необязательно.
Сна не было ни в одном глазу, поэтому я разложила краски, воткнула в уши наушники, включив любимую песню Боба Марли, а затем завязала на глазах повязку и сделала первый мазок.
По телу разлилось приятное тепло, и я погрузилась в совершенно иной мир ― свой мир. Наполненный мечтой, таинственностью, упоением и спонтанностью. Мир, который не подчинялся законом логики. Мир, в котором было возможно абсолютно всё.
Меня часто спрашивают ― что испытывает художник, когда рисует? Но за долгие годы я так и не нашла подходящий ответ. Да и нужен ли он?
Художник не только видит окружающий мир, но и слышит его, говорит с ним, ощущает, трогает и пробует на вкус. Его чувства и мысли обладают звуком, цветом, формами и даже ароматом. Эти творческие мысли превращаются в силу любви, и именно эту любовь своими мазками он выплескивает на холст.
По своей сути, художники ― те же дети. Они видят цвета ярче, чем те есть на самом деле, а время для них течет размереннее.
Так, грибник видит в лесу грибы, художник ― гармонию.
Он чувствует лес, шершавость коры его деревьев, влажность утренней росы.
Чувствует всё. И иначе.
И я чувствовала так же ― иначе.
Особенно, когда закрывала глаза.
Когда я прервалась, чтобы посмотреть на результат ― часы показывали шесть сорок две. Усталость всё-таки взяла своё, и, решив не загонять себя в самом начале, я позволила себе немного вздремнуть. Проснулась около девяти. Подумала спуститься за кофе, а затем порисовать ещё пару часов в тишине.
Но мои планы были нарушены раздражающим грохотом, донесшимся с кухни.
Я направлялась туда, уже представляя, как убью придурка Маккейна, но застыла на пороге, как вкопанная. Сморгнула. Затем снова. И снова. Не помогло.
А это означало, что огромный незнакомец в фартуке с Микки Маусом (откуда, блин, у Маккейна вообще такой фартук?!), носящийся по кухне и что-то жарящий на сковороде ― был реален. Вероятно, он ощутил моё присутствие, потому что в следующую секунду повернулся и расплылся в приветливой улыбке:
– Привет. Ты, должно быть, Никки?
– Э―эм… да-а-а. А ты?…
– Я Техас.
– Техас? ― моргнула я. ― Это твоё имя?
– Вообще-то что-то вроде погоняла, ― улыбнулся он шире, продолжая бесцеремонно шуровать по кухне, ― так меня зовут друзья. Но вообще я Сейдж.
– Сейдж. ― повторила, наблюдая за тем, как он переворачивает оладьи. ― Мне, конечно, очень приятно и всё такое, но, может быть, ты всё―таки объяснишь, как твоя бесстыжая задница очутилась на моей кухне?
Громила разразился громким гоготом, и отчего-то я подумала, что, если он не брат придурка Маккейна, то определенно его друг. Так ржать он может только в этом случае.
– На твоей? Я думал, это кухня Мака, тыковка. ― ну―у―у…. ― Мы с ним старые друзья. Играем в одной команде. ― объяснил он. ― Прости, что без предупреждения, но этот дом для меня как свой ― с детства здесь вечно ошивался.
То―то и заметно.
– И ты приехал, чтобы…
– Позавтракать, ― ответил он так, словно это было нормально.
Приехать к другу в девять утра, чтобы позавтракать оладьями, которые сам приготовил ― что может быть нормальнее, правда?
– Будешь?
– Э―эм…
– Давай. Это рецепт моей бабушки ― и он просто отвал башки.
Сейдж вновь улыбнулся, а я поймала себя на мысли, что мне нравится, как он это делает. Не так волнующе, как Мак, но… по-своему притягательно.
– Ну ладно.
Пахло действительно потрясающе, поэтому я сдалась и забралась на стул.
Сейдж взял с полки тарелку, положил мне несколько румяных кругляшков, а затем достал из холодильника джем и поставил всё это передо мной.
– Кофе хочешь?
– Ну―у―у…
– Я сварю, ― улыбнулся он. ― С молоком?
– Угу…
Всё было и так странно. И стало ещё страннее, когда на кухню вошел Мак.
Заспанный, еле передвигающийся и очень ― держите меня семеро ― сексуальный ― в одних спальных штанах, соблазнительно сидящих на бедрах.
Он протер глаза, а затем вылупился на Сейджа.
– Какого хрена ты опять забыл у меня в такую рань?
– Готовлю завтрак, ― усмехнулся его друг, ― ну и удовлетворяю интерес.
Интерес?
Взгляд Мака внезапно переместился на меня, а затем ― уже более раздраженный ― вернулся к громиле в фартуке.
Оу―у―у…
– Удовлетворил? Теперь проваливай.
– Не с той ноги встал? ― усмехнулся Сейдж, ничуть не обидевшись. ― Плюхайся давай, я бабушкины оладушки приготовил.
Мак скрипнул зубами, но за стол всё-таки сел.
Я взглянула на него исподлобья ― он злился, но как-то по-доброму что ли.
Затем вновь опустила взгляд на свою тарелку.
Выходит, он говорил обо мне? Интересно, что?
– Никогда не может отказаться от моего завтрака, ― довольно заметил Сейдж, ставя перед другом тарелку и наклоняясь ко мне. ― Имей в виду, этого придурка всегда можно задобрить вкусной едой. Он за неё и душу продаст, и почку.
– Техас.
– Да?
– Заткнись.
Сейдж вновь усмехнулся, а я уловила в глазах Мака веселые искорки. Затем увидела, как громила садится рядом с нами и вываливает в свою тарелку с
