кажется, меня просто отвлекли или мной её отвлекли. Не знаю я, а что? Твои же гостьи!
— Мои…
И Лев вышел из кабинета, понимая, что провалился по полной. И сам же не знал, чего хотел, но даже не успел спросить, что будет дальше. Не успел узнать, какой у коротышки план. Не успел даже спросить её имя, хотя мог бы. Не успел понять, кошмар на него свалился или счастье.
Он дошёл до охраны, но увы, на камерах не оказалось ни одного приличного кадра.
Девчонка! Джинсовый комбез, футболка, кеды. На макушке пушистая дулька.
Совсем не та, что была в номере «Ромашки»... и что она там говорила? Что-то про мужчин, женщин, защиту. Красивая отчаянная речь, которая выбила из колеи похлеще камаза на встречке.
— А у вас тут… — охранник потянулся и вытащил из-под воротника кожанки Льва очередную гирлянду.
— Спасибо, — кивнул Лев. — Признателен. А эти две нигде не отметились?
— Нет, нигде. Да мы и не отмечаем никого никогда. Это ж не частная территория.
Лев кивнул.
Они ушли минут пять назад, достаточно, чтобы затеряться в толпе, дойти до метро или вызвать такси. Дурак.
Чего. Она. Хотела?..
Денег?
Помощи?
Раскаяния?
Компромата?
Неужели просто донести информацию и смыться, не оставив номера? Так не бывает! Ни в одной вселенной.
Лев вышел на улицу и замер на тротуаре, понимая, что в такой час улицы забиты и девчонка в кедах — иголка в стоге сена.
Перед зданием ТОЦ остановилось такси, и почему-то Лев дёрнулся, будто рассчитывал, что оттуда выйдет это смешное чудо с дулькой.
Но нет.
На тротуар ступила изящная ножка в туфле, потом показалась пышная блондинистая шевелюра Геллы.
— Приветик, меня ждёшь?
— Нет, — отмахнулся Лев.
— Грубиян, — улыбнулась Гелла и повисла на его плече. — Ты чего такой печальный?..
— Мне нужно найти кое-кого. Это важно. И я могу доверять только тебе. Поможешь?
— За разумную плату, — соблазнительная улыбка Геллы вызвала тошноту.
Почему так?
Одиннадцать друзей Сони
— Вот, — Лёха положил на стол две купюры. Тысячная и пятисотка.
Волшебные бумажки, которые выглядят вживую как целое состояние… Бедному студенту такое и не снилось! При двух повышенных стипендиях мы с Мотей имели в сумме двадцать четыре тысячи. Я — как отличница, олимпиадница, автор статей и всякого. Мотя — как активистка, певица всея универа и участница всевозможных конкурсов. И половину этих денег мы отдавали Хозяйке Квартиры. А ещё были интернет, продукты, иногда одежда и прочее… прочее. Мотя подрабатывала в караоке, где разогревала толпу с пятницы по воскресенье. Я — там же помогала в час-пик бармену Нине, мыла стаканы и запускала лёдогенератор.
Платили мало, ибо студент должен быть голодным, требовали отдачи, ибо это “ваша первая работа, нужно себя зарекомендовать”, будто мы только о том и мечтаем, что выйти из стен “Скучного универа” и пойти трудиться на благо богатых алкашей.
— Откуда? – я уставилась на друга, а он только пожал плечами и опустил голову.
— Часы продал. Всё равно без дела лежали сломанные. А часовщик их на детали разберёт… Вот, дал мне две тыщи, пятьсот я себе забрал, а то до стипухи ещё жить и жить, и вот тебе…
А до стипухи и правда жить и жить… А за интернет уже не заплатили и нужно искать тыщу где-то. А смены в “Simon” не дали, говорят, народу мало и бармен с местной певичкой сами справятся… И курсовые никому не напишешь — рановато в сентябре для них. И за докладами никто не приходил давно, видимо, ещё верят в свои силы.
— Лёх… я скорее всего не верну, — честно призналась я, глядя на деньги чуть ли не с опаской.
Казалось, что передо мной лежит целое состояние. Полторы тысячи! Это же огромные деньги по сути, но только мне нужно гораздо больше...
— Да я и не жду,— он начал чесать в затылке, потом опять пожал плечами. – Не парься.
Лёха… святой чувак!.. Или чувствует себя виноватым?
Я по сути на него уже и не злюсь, ну что… виновата сама, как ни поверни. Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Так себе поговорка, но очень уж её моя покойная бабушка любила. К слову, я всегда думала, что это моя рожа, а не абстрактная — крива. Даже как-то обидно было, мол бабуля назвала уродиной.
Из комнаты вылетела Мотя и стала трясти над столом своей коробкой «на сиськи».
— Не очкуем! Я два года копила, тут полюбас дофига! — бормотала она, пока на пол сыпались мятые бумажки.
Я даже достала пару «червонцев», поражаясь, где только Мотька это диво раздобыла в двадцатом году.
Я, Мотя и Лёха уже час сидели на полу нашей пустой кухни, обложившись ноутбуками, и искали сколько будет стоить обращение в больницу со всеми вытекающими. А там всё оказалось не так просто. Первичный приём. Таблетка. Повторный приём. Койка-место для особо пугливых (то есть меня). И пусть сотни людей бросают в меня камни, но… я не росла в полной семье, я родилась, когда моей маме было едва больше, чем мне, и на всю жизнь запомнила: сначала работа и жильё, потом дети.
Мама морально не потянула ребёнка и просто ушла, когда мне было полгода. Кого-то бросают отцы… кого-то матери. Потом она даже пыталась со мной общаться. У неё к тому моменту была другая семья, другие дети. Другие взгляды на жизнь и материнство. Но я так и не почувствовала к ней ничего, кроме глубокого сожаления, что всё так вышло. Да и у меня в конце концов был папа. Он был родителем, а она спустя столько лет появилась, чтобы стать мне подружкой, а не мамой.
И пусть мои рассуждения для кого-то смешны, они мои! И я на тот момент была твёрдо уверена, что для меня будет лучше со всем покончить и даже мысли не допускать о другом исходе событий. К чему всё это?
Унижаться и напрашиваться в жёны незнакомому мужику?
Молить об алиментах?
Ломать три жизни?
Да и не хочу я ни в жены, ни алиментов!
Не верю я в «даст бог зайку, даст и лужайку».
Не верю, что «всё приложится».
И не верю в «а потом не родишь!»
Не чувствовала я себя чьей-то матерью, хоть убейте, был только жуткий страх и желание, чтобы все стало как раньше.
Сама виновата. Совершила глупость впервые в жизни, устала от спокойствия, захотела приключений — получила…
И теперь сижу вот на кухне, где и стола-то нет, и думаю о том, что лучше
