Я в этом убедилась еще в детстве.
Блестящий золотой кружок, продетый сквозь мочку уха, платил за похороны, если волны выбросят твой труп на берег. Хорошая идея, пускай и мрачная. Но это было важно морякам, самым религиозным людям на Земле. Святые, крестики и талисманы. Защита. Что угодно, чтобы выжить в море.
У меня почти родился брат. Но мама чем-то разозлила папу. Может, еда остыла или подгорела. Может, она сказала что-то. Может, его задело выражение ее лица.
В общем, я была на улице. В саду, играла в куклы. Их было семь — моя большая кукольная гильдия. В тот день куклы злились на меня. Я успокаивала их, предлагала чай. Днем раньше я оторвала руку одной из них и теперь пыталась свою вину загладить. Но куклы брали меня числом. Я была начальницей, но если вдруг случалась ссора, они горой стояли друг за друга. Помню, я жутко боялась, что теперь они мне руку оторвут.
Я ждала, пока не позовут на ужин. Обычно мы садились где-то в полшестого, и, хотя я не умела время определять, я могла понять, что скоро ужин. Я наливала куклам в чашки невидимый чаек и чувствовала, как урчит живот. Мама обещала пришить обратно руку Синей. У кукол имена всегда менялись.
Ужин задерживался, и я знала, что папа разозлится. У нас было такое правило: я сижу на улице, пока меня не позовут. Если не шел дождь. Потом мама выходила и звала меня за стол. Мне хотелось есть, но я ждала. Становилось все темнее и темнее. Мне стало холодно. Ждать я больше не могла, но, когда решила вернуться в дом, обнаружила, что кто-то запер заднюю дверь. Побледнев, я вернулась к куклам. Они стали смеяться. Говорили, что мама с папой навсегда ушли и что придется мне жить с ними (с куклами) на улице и делать, что они мне скажут.
Я обошла дом. Машины не было на месте. На дороге я заметила несколько капель крови. Кровь я видела, когда на перемене в школе порезала коленку и мне приклеили пластырь с Винни-Пухом. И раньше, дома, только наши пластыри были пустые, маскирующиеся под кожу. И грубые, как ткань, не гладкие, как пластик. Я сделала из кукол своеобразную кровать. Им это не понравилось, но я устала им угождать. Пусть делают, что я сказала, и рты заткнут. Мне было холодно.
В темноте я стерла с Синей кровь, в том месте, где оторвалась рука. Я гадала, что случилось. Может, мама порезала коленку? Я боялась, что она умрет. Всю ночь боялась, пока не приехал папа и не отпер заднюю дверь. Он был голодный и потребовал чай с бутербродом. Я сделала порцию ему, а потом себе. Мой первый настоящий чай. Горячий. Я пила чай с папой и чувствовала себя ужасно взрослой. Он принес пачку шоколадного печенья, и мы вдвоем все съели. Спать я легла сама, а кровь — которая, как оказалось, была не только на дороге, но и в ванной — наутро вся исчезла.
На следующий день вместо уроков я навестила в больнице маму и покупала ей всякие вещицы в местном магазине. У нас не было няньки для меня, со мной сидела мама, даже когда болела. Маме приходилось делать очень многое. Жертвовать собой, чтобы я росла счастливой и здоровой. Она жертвует собой даже сейчас, если ей верить.
ДЕРЖИСЬ.
Жирно, крупно. Напоминает, что нужно делать в шторм. Держись. Держись и не отпускай, покуда можешь. Во время кризиса нужна и сила, и сноровка, как у Супермена или Бога.
Мама называет рот «капканом» иногда. «Закрой капкан», — когда я говорю что-то обидное или нахальное. Рот может быть капканом, это правда. Особенно у женщины. Том часто заявляет, что мне нужно зашить рот. Как будто возможность его открыть — это ошибка. Что совершенно глупо.
Людям нужны рты. Чтоб есть и чтобы говорить. То, что женщины стыдятся делать, слишком мало или слишком много. Рты гниют так быстро. Если кушать сладкое. От слов порой сгнивает дружба.
Вот почему с Джоан я молчу. Раньше моей лучшей подругой была Анна. Когда мы переехали, я удалила ее из друзей. Удалила и заблокировала. Я не хочу, чтобы на мне была эта зараза. То место, где все произошло, совсем недалеко отсюда. В другом городе, но доехать вполне можно за час. Место, где я выросла. Мы с мамой хотели убежать. Нам не нужны преследователи.
Она сказала как-то: «Мне плохо от мысли, что он с ней».
Никогда не называет другую женщину по имени. Она не Брэда, она «она», или «вот та», или «сволочь», или «тварь». Как будто Брэда сломала счастливую семью. Как будто до нее нам уезжать не нужно было.
Свинья на коленке левой. Петух на ступне правой. Эти животные не умеют плавать и живут в коробках, когда их перевозят. Они спасут от кораблекрушения заставят море вынести тебя на берег живого, хватающего воздух ртом. Петух к тому же хорошо дерется. Сделает тебя свирепым, поможет выколоть противнику глаза.
Мне нравится быть тихой, но не слишком. Загадкой, которую никто не может разгадать, хотя мне кажется, Том хочет попытаться. Он странный. То ли он жестокий, но притворяется хорошим, то ли хороший со вспышками жестокости. Неважно. Он мне нужен по одной простой причине. Но сердце глупое мое порою не согласно.
Что такого в прикосновении, что связывает людей? Я думаю об этом, но не часто. Пытаюсь держаться на поверхности, не прикасаясь к прогнивающим местам. Если открою рот, может случиться страшное. Я закричу, пока все не оглохнут, я проглочу весь мир.
В красном домике жила-была красная девчушка. Однажды она нашла красный ручеек и решила посмотреть, куда вода течет. Когда стемнело, девчушка захотела пойти домой, но в темноте не видно было красный цвет. Она присела на красную траву и попыталась выплакать красные слезы, но не смогла. Было слишком темно для слез.
Ненавижу, когда хочется плакать, но не можется. В слезах освобождение, которое так нужно людям. В смехе тоже. Частенько, когда мама падала, я смеялась. Мол, чудная мама. Я не со зла, скорей от страха. Но мама смотрит на меня порой, как будто помнит. Как будто в глубине души я злая, как и он. Порой мне кажется, что она права.
Все в основном просто хотят жить. А если нет, то выбрать время и, возможно,
