ща анекдот вам приколю!
Я мысленно потер руки – у этого пацана было неплохое чувство юмора.
– Короче, – начал Бабрак, – как вы, походу, знаете, у осетин есть три народности – иронцы, дигорцы и кударцы. Иронцы, короче, хитрые. А кударцы наоборот – как Сега наш – простые, прямолинейные – чисто лбом все прошибают. И, значит, один кон, поспорили иронец с кударцем, что если кударец у иронца на хате лбом дверь высадит с трех попыток – то эта хата ему перейдет. А если нет, – продолжал Бабрак, – то кударец на иронца год бесплатно пахать будет. Ну, кударец говорит – не вопрос, считай ты, васечек, бездомный! Разбежался значит ииии – БАЦ головой! Дверь ни с места! Кударец башку потер – че за фигня – снова разбежался – БАЦ! Дверь как стояла, так стоит! Кударец разозлился, поднатужился, разбег побольше взял – в третий раз – БАЦ! И все равно нихуя! Ебанный свет, говорит, я признаю, я проиграл, но по-братски – чо у тебя за дверь такая?! На что иронец, посмеиваясь, открывает дверь – а тама, короче, стоит другой кударец и лбом ее держит!
Мы рассмеялись.
– Ай, ат дущи, братуха, – радовался Квази-Ахмедов.
– А я все ждал, что там еще дигорец появится, – улыбнулся я.
– Все ждут, – пожал плечами Бабрак.
Уговорившись оставаться с Бабраком на хлопкé, мы двинули в Макс.
– Ара, инч чка чка, Ереван ум? – неожиданно заголосил Тарас, наткнувшись по пути на Армена, – ахпер джан, вонцисс?
– Ахпер! Ара, как сам? – без задней мысли отвечал Армен.
– Ничо, братка, нармална всё. После пары, по-бряцки, чо делаешь? Нэ хочэшь в кино паехат?
– Ну, давай созвонимся.
– Давай, братуха, на связи тогда, – с умопомрачительным акцентом скрипел Тарас.
Едва выйдя из корпуса, он уже прикуривал сигарету Сеге:
– Слышал анекдот про иронцев и кударцев? – поинтересовался Тарас.
– А ты откуда такие анекдоты знаешь?
– Так, я же тоже осетин – у меня бабушка осетинка!
– Э, у тебя сколько бабушек, ебукентий? – вспыхнул Сега, – ты при мне уже одну ингушам и одну армянам обещал. Мало тебе было?!
– Э, зачэм так гаварышь? – смущенно улыбался Тарас, а его пухлые щечки стыдливо румянились, – на всэх хватит!
– Иди, отсюда, э! Еще раз услышу такое, я тебя лавашну!
– Ладно, ладно, осади! – возмущенно отмахивался Тарас.
Спустя еще четверть часа, восседая за столом в кафе Макс в компании четырех азербайджанцев и двух грязнух, он с кудахтающим акцентом, характерно подергивая подбородком, высказывал услышанную где-то идею о целесообразности узаконивания в России шариатских судов.
– Тарас, какой Шариат, какой Ислам? – с недоумением уточнила одна из грязнух с загорелыми сиськами и фуфлыжным Луи подмышкой, – ты же христианин.
– Нэт, я мусульманин, – на голубом глазу заверил он.
– Какой ты, нахрен, мусульманин, у тебя же вон крест висит! – возмутилась другая, с красивым, но оранжевым от автозагара лицом.
– А я так мусульманин, – поборов смущение, отвечал Тарас и, повышая скрипучий голос, вскрикивал, как бы в подтверждение своих слов, – МОСКВА ДЛЯ ЧЕРНЫХ!
– Ахахах! Не могу, Тарас – самый черный в Москве, – азербайджанцы заливались смехом, но походу им все же льстило, что такой белобрысый парень с таким большим золотым крестом отводит «черным» российскую столицу.
Явившись в первый гум на лекцию, Тарас непременно заглядывал в кафетерий на малом сачке и с немыслимым акцентом интересовался у грузинки-продавщицы, свежие ли хачапури, так, что стоявшие в очереди борцухи-дагестанцы, удивленно озирались, не понимая, то ли это в доску «нашинский», то ли какой-то дерзила вздумал их пародировать. Однако, убедившись, что это всего лишь Тарас, возвращались к своим делам.
– Чо за карьерист этот ваш Тарас! – в приватном разговоре делился соображениями Муслим.
– В смысле, карьерист? – не понял я.
– Ну, смотри: с акцентом разговаривает, национальности, как перчатки меняет, армянский вон учить стал… теперь машину ему купили.
– Ну?
– Ну… так потихоньку будет продвигаться, наращивать свой авторитет среди черноты, а курсу к пятому станет, хуй его, правой рукой какого-нибудь бандита в МГУ.
– Он очень радуется, когда его за черного принимают.
Мы оба рассмеялись.
Забавно, что сам того не понимая, Тарас, подобно представителям московского художественного сообщества, таким как Анатолий Жигалов, группа «Коллективные действия» и другим, по сути занимался субверсивной аффирмацией, сделав перформансом всю свою жизнь. Став «нашинским» больше, чем сами «нашинские», своим нелепым гротескным поведением он нарочито обнажал глупости и пороки свойственные тем, на кого старался быть похожим.
– Я не националистка и всегда толерантно относилась к кавказцам, но какой же мудак этот Тарас! – услышал я как-то на гуме.
Впрочем, машину ему и правда купили очень вовремя. Он жил недалеко от меня и каждый день по пути из дома в университет и обратно проезжал в квартале от моего дома. Будучи с ним в приятельских, я часто этим пользовался.
Однажды вечером мы пробирались домой через задыхавшуюся от пробок Москву. Уже успело стемнеть. Из колонок доносился рык Высоцкого. К вечеру мы были довольно замученные и всю дорогу ехали молча.
– Заебали меня эти черножопые, – на чистом русском вдруг пожаловался Тарас.
Я лишь похлопал его по ноге.
12
Близилась летняя сессия, в зеленых кронах деревьев чирикали воробьи, а солнце безжалостно жарило – хотелось переодеться в шорты и поскорее съебаться куда-нибудь на Гоа (на тот момент относительно новое для России туристическое направление, еще не облюбованное просветленным быдлом). Выйдя с семинара по политологии, проходившего в здании социологического факультета, я решил, что учебы с меня хватит и вместо следующей лекции свернул в сторону кафе Макс. Проходя через широкий переулок с потрескавшимся асфальтом и сколотыми бордюрами, плотно заставленными припаркованными тачками, я поравнялся с поликлиникой МГУ – выкрашенным желтой краской четырехэтажным зданием. Оттуда вышел Джа в приталенной белой сорочке с крупным плейбоевским зайчиком, вышитым на груди. У него была перебинтована рука, но мина на смуглом лице казалась вполне довольной. Покачивая на ходу корпусом и отрабатывая хук слева, он деловито двигался в мою сторону.
– Здарова, чувак, – приветствовал я его.
– Ты считаешь меня кастрированным бараном? – с серьезным видом уточнил он, пожимая мне руку.
– Почему ты так решил?
– Ну, потому что «чувак» – это кастрированный баран.
– Сам придумал?
Джа усмехнулся.
– Ладно, просто, по-братски, не называй меня так больше.
– Не вопрос, – согласился я, – а че такой серьезный? Что с рукой?
– Да ничо, – поморщился он, – помнишь, я на той неделе скина воткнул?
– Нет.
– Ну, вот, об его башку лысую и расхерачил. Сначала просто рана
