основном бывшие колонии в Азии и Африке. Начиная с девяностых годов история Африки и Азии (основанной на богатых тысячелетних культурах) сильно различается, прежде всего с экономической точки зрения, но не только. Идея движения неприсоединения, прозвучавшая в Бандунге в 1955 году, состояла в том, что бывшие азиатские и африканские колонии будут вместе искать общее будущее. Теперь от этой идеи отказались. Впрочем, при внимательном рассмотрении видно, что и колонизация по-разному повлияла на Африку южнее Сахары, Азию и арабский мир. Великий итальянский востоковед, недавно усопший, Джузеппе Туччи (Giuseppe Tucci), уже в шестидесятые годы писал: «самое великое событие, при котором мы сегодня присутствуем — это вхождение Азии в историю: то есть до вчерашнего дня Азия претерпевала историю, ныне стала одним из основных ее творцов». Но Африки это не коснулось.
С окончанием коммунистической империи кончается и третий мир. Исчезает не только возможность «третьего» положения на международной арене. Многие нации, особенно с искусственными границами и слабыми государственными структурами, теряют ориентиры для определения своей идентичности. Важную роль в определении национального самосознания играл марксизм. Часто он служил своего рода грамматикой государственного управления для новых правящих классов при отсутствии иной политической культуры и отказе от либерально-демократической политики Запада. Заметную роль играли и местные традиции, как правило переосмысленные в свете новой политики. Окончание холодной войны стало тяжелым пробуждением для стран третьего мира. Многие азиатские страны нашли свой путь, в то время как страны Африки вступили в период неопределенности. Африканское государство в процессе структурной реформы, открытое демократии и рынку, сталкивается с кризисом идентичности. Порой под сомнение ставится национальная идентичность, как в Кот д'Ивуар, где было стабильное экономическое и политическое положение; или в огромном Конго, где под вопросом целостность страны. С девяностых годов Африка переживает период глубокой нестабильности.
Идентичность и глобализация
Глобализация и окончание холодной войны поставили под сомнение все идентичности, не только в третьем мире. Открылись новые горизонты; старые сценарии развития, какую бы роль, защитную или ограничительную, они ни играли, рухнули, что привело к переосмыслению идентичностей. Этот процесс, отличавший историю девяностых годов, еще идет. Я не собираюсь обсуждать глобализацию, на эту тему уже есть обширная библиография, хочу лишь напомнить, что процесс глобализации поставил под сомнение идентичность многих групп. Серж Грузински (Serge Gruzinski), в своем оригинальном эссе об искусстве эпохи завоевания Америки, показал, что в XVI веке Европа и Мексика пережили великий период глобализации. Шло глубокое переосмысление идентичностей, интенсивная культурная метисация, выразившаяся во множестве произведений искусства в Европе и Мексике. Этой культурной метисации, плоду «глобализации» эпохи завоевания Америки, и посвящена увлекательная книга Грузински под названием “La решёе mёtisse” («Метисовая мысль»), культурная история конкисты, американской метисации, оказавшей сильное влияние и на Европу.
Колонизация, особенно в XIX–XX веках, тоже была процессом глобализации, открывшим новые горизонты целым регионам мира. Французский антрополог Жан-Лу Амселль (Jean-Loup Amselle), исследователь африканских обществ, выделяет различные периоды глобализации Африки: наиболее радикальной из них была колонизация, но были и христианская и исламская миссии, глубоко изменившие самовосприятие различных групп. Перед ними открылись новые горизонты: они стали частью колониальных империй, христианства или исламской уммы. Это повлекло за собой радикальное переосмысление самих себя. Этнические, религиозные и культурные идентичности перестроились и приспособились, осуществили глубокий взаимообмен, переосмыслили свое существование в иных, более широких горизонтах.
Часто считается, что этническая идентичность в Африке пришла издалека, из тумана доколониального прошлого. Но она была отчасти создана колониальными администраторами и этнологами, которые классифицировали, давали определения, разделяли, чтобы властвовать. Они классифицировали народы, жившие ранее в совершенно иных условиях, и приписывали им этническую идентичность в своих категориях. Различия часто подчеркивались, потому что так было удобнее управлять, лучше знать своих подданных, а также разделять их. Встреча местной жизни с категориями, импортированными колониальной культурой, во многих случаях приводила к ужесточению идентичности. Колониальная глобализация заставила размытые идентичности застыть и определиться. С другой стороны, благодаря универсальности христианства или ислама они ощутили себя частью значительно более широкой общины верующих, чем приверженцы местных культов. В свою очередь местные культы были объединены в категорию анимизма, будто это третья религия относительно ислама или христианства.
Современная глобализация сильно отличается от предыдущих (хотя бы своей универсальностью и быстротой) и побуждает к реорганизации даже вполне определенные идентичности с великим историческим прошлым. Так, в Восточной Европе после падения коммунизма возродились национальные идентичности, считавшиеся по большей части отжившими. Несколько лет назад меня поразило критическое отношение некоторых польских профессоров к интеграции своей страны в Европейский Союз: «Да, это необходимо, — говорили они, — но Польша совсем недавно вновь обрела свободу, и теперь трудно входить в новое сообщество». В Албании после террористической национал-коммунистической диктатуры Энвера Ходжи (Enver Hoxha), наверное, самого страшного режима в Восточной Европе, когда закончился коммунизм, воскресли конфликты между группами, идентичность которых, казалось, осталась в далеком прошлом: например, между Севером и Югом (между ними есть и языковые различия).
История бывшей Югославии — жестокая страница возрождения, или рождения, идентичностей. Никто и представить себе не мог, что существует нация боснийских мусульман. Впрочем, и в индийской империи, как уже говорилось, категорию идентичности мусульман изобрели для основания Пакистана и отделения их судьбы от индуистов. Вообще реорганизация идентичностей выдвинула на первый план религию как средство легитимации наций и транснациональное явление. После 1989 года, к великому удивлению теоретиков секуляризации, прогнозировавших их более или менее медленное угасание, религиозные идентичности и связанные с ними общины играют первостепенную роль в обществе.
Реорганизация идентичностей не всегда проходит спокойно, она часто приводит к конфликтам или противостоянию с соседями. Не был далек от истины Бенджамин Барбер (Benjamin Barber), когда в своей книге «Jihad vs. McWorld» («Джихад против МакМира») указывал на усиление фундаменталистских и интегралистских процессов как реакцию на глобализацию. С этим теперь все согласны. «МакМир» означает способ производства, глобализированную систему жизни, совокупность культурных моделей, сердце и генетический центр которых находятся в Соединенных Штатах. Часто глобализация означает американизацию или западнизацию. Модель эта вызывает жесткую реакцию. Переосмысление идентичности идет через противопоставление себя другому, чужому: «Община укрепляется, но ценой терпимости и добрососедства, и создается мир, в котором принадлежность важнее власти граждан», — делает вывод Барбер.
Понять марксизм после марксизма
Реакция идентичности на МакМир проявляется не только в исламском фундаментализме (символом которого является молодой мусульманский радикал в кроссовках Nike). Реакция эта проходит через многие национальные, этнические, религиозные и культурные сообщества. К осознанию этого с религиозной точки зрения подошел Патриарх Константинопольской Православной Церкви Афина- гор (1886–1972). Балканский грек, он
