Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
молоток. Отвратительное ощущение. Зато теперь преподобному Дельбруку предстояло раскошелиться на дантиста!
– Догнать ее! – раздалось за спиной. – Привести ко мне!
Гретель петляла среди деревьев. Несколько раз она резко меняла направление и уже сама не очень понимала, в какую сторону бежит. Ветви хлестали по плечам, задевали лицо, и все, что Гретель оставалось, – защищать глаза. Внезапно деревья остались позади, и она очутилась над обрывом. Внизу неторопливо нес темные воды Зальц-Ахен.
После наводнения 1870 года берег никто не укреплял, и при каждом разливе река точила Сырой Погост, как рубанок плотника точит крышку соснового гроба. Деревья, росшие на самом краю, наклонились над водой. Некоторые еще держались корнями за влажную почву, другие уже лежали внизу. Вода омывала их осклизлые стволы и голые ветви.
Обрыв уходил вниз метра на два с половиной. Гретель натянула куртку и начала спускаться, цепляясь за корни и выступающие камни. Глинистая почва осыпа́лась из-под подошв большими липкими комьями, корни легко отделялись от земли, стоило за них потянуть. Когда под ногами оставалось всего полметра пустоты, узловатое, похожее на варикозную вену корневище вышло из ложа. Резко натянувшись, оно швырнуло в лицо Гретель пригоршню грязи и мелких камней. В тот же миг глаза словно засыпало толченым стеклом. Корень заскользил в ладонях, и Гретель выпустила его.
Каждой весной Зальц-Ахен наполнял русло, чтобы к осени снова обмелеть. Сейчас глинистый обрыв и кромку воды разделяло несколько шагов. Гретель упала на спину, но тут же перевернулась и встала на четвереньки. Ослепшая, она поползла вперед, по песку и грязи. Почувствовав руками воду, девочка продвинулась еще немного, набрала полную пригоршню и попыталась промыть глаза. Сначала ей показалось, что под веками зашевелились мелкие иглы. Но потом вода сделала свое дело, и резь уменьшилась.
Гретель подносила пригоршню воды то к одному, то к другому глазу, когда со стороны Сырого Погоста послышались голоса. Пока еще далекие и неразборчивые, они понемногу приближались. Гретель поднялась на ноги и, отчаянно моргая, огляделась.
– Мы тебя найдем, слышишь?! – донеслось из-за деревьев. – Ты у нас получишь!
В грязном месиве отпечатались ее колени и кисти рук с растопыренными пальцами. Даже полный идиот не пропустил бы такой след. Чертыхнувшись, Гретель стянула ботинки и на цыпочках вернулась к обрыву. Она собиралась идти вверх по течению, туда, где заканчивался Сырой Погост и начинались поля. Фермеры собрали урожай кукурузы в конце сентября, оставив подсохшие стебли шелестеть на ветру. Там ничего не стоило затеряться.
«Пусть Курт и Йозеф побегают, поищут», – подумала Гретель.
Она сделала буквально три шага вверх по реке, когда ее взгляд упал на вертикальную дыру, скрытую переплетением корней. Едва заметная с берега, пещера выглядела достаточно глубокой, чтобы в ней спрятаться. Недолго думая, девочка нырнула под нависающие корневища и заглянула в дыру.
Изнутри тянуло сыростью и мертвечиной. Скорее всего, внутри сдохла крыса, а может, и большущий енот. Впрочем, выбирая между Нильсом Дельбруком и дохлым енотом, Гретель не задумываясь выбрала бы енота. Повернувшись боком, она стала протискиваться в узкую щель.
Шаг, другой, третий… Зев пещеры сначала сузился, а потом вдруг сделался шире. Гретель почувствовала под ногами твердый пол. Вслепую вытянув руки, она с удивлением нащупала гладкие каменные стены и низкий потолок, покрытый скользкой пленкой.
«Это склеп!» – запоздало сообразила Гретель. Зальц-Ахен подмыл его, как и сотни других захоронений, разрушив обращенную к берегу стену. Представив, что именно сейчас валяется под ее ногами, Гретель содрогнулась, но возвращаться не стала. Голоса Йозефа и Курта приближались.
Гретель повернулась на свет. Она знала, что снаружи ее не видно, и затаилась, как зверек в норе. Сверху посыпались комья земли, и на берег грузно спрыгнул Йозеф.
– Смотри, кажется, она ползла к воде. Тут отпечатались ладони.
Рядом с приятелем приземлился Курт.
– Может, это была не Гретель? Зачем ей ползать на четвереньках?
– Откуда я знаю? Может, она подвернула ногу, когда спускалась! Надеюсь, так оно и было.
– А потом что? – спросил Курт. – Уплыла?
– Нет, – покачал головой Йозеф. Гретель отлично видела его коротко стриженный затылок. – Наверное, ушла по берегу. Только вот в какую сторону?
– Значит, так. Я пойду направо, а ты – налево. Так мы ее точно не упустим!
Йозеф и Курт разошлись, а Гретель осталась стоять у дыры, ведущей обратно в мир живых. Вокруг царил непроглядный мрак, но воображение рисовало ей сгнившие гробы, черепа, ставшие хрупкими, как яичная скорлупа, и кости, разбросанные по полу. Когда поясница разнылась от долгой неподвижности, Гретель осторожно переступила с ноги на ногу. Тут же ее лица коснулось что-то упругое и влажное, похожее на длинный язык. Девочка отшатнулась, едва сдержав крик, а уже потом сообразила, что это просто корень, пробивший каменный потолок. После этого Гретель не шевелилась, чтобы ничего не задеть. В нос бил запах плесени, влажной земли и разложения, в котором ей почему-то мерещился приторный аромат обслюнявленного леденца.
Спустя какое-то время Гретель начала бить крупная дрожь, а по щекам побежали слезы. В ушах звучал голос Нильса: «Я знаю, как следует поступать с ведьмами. Может, тебе даже понравится». Чтобы унять дрожь, девочка обняла себя за плечи и крепко, до боли в зубах стиснула челюсти. Так она простояла около двух часов.
* * *
На Смолокурную улицу, в конце которой стоял ее дом, Гретель свернула уже в сумерках. Она не представляла, как будет оправдываться, когда мать увидит ее перепачканное платье, утыканную колючками куртку и разорванные чулки.
«Скажу как есть, что на меня напали хулиганы, – решила Гретель. – Хоть бы отец был дома и заступился!..»
Мать, конечно же, не станет ничего слушать. Она будет кричать, закатывать глаза и заламывать руки, как сумасшедшая, а потом схватится за розгу. Марта Блок могла впасть в ярость из-за любой мелочи, а уж из-за порванных чулок и подавно. Что бы ни случилась, виноватыми у нее всегда оказывались собственные дети. Гензель и Гретель были для нее «невыносимыми», «гадкими», «дрянными», и никак иначе.
Раньше Гретель могла часами лежать без сна и размышлять о том, почему мама ее ненавидит. «Наверное, я действительно ужасная, – думала девочка, прислушиваясь к волчьему вою, долетавшему из леса. – Если я умру, ей станет лучше».
Когда Гретель было одиннадцать, у нее появилась привычка тайком наносить себе порезы, слегка рассекая левое запястье. Сначала она делала это в ванной при помощи папиной опасной бритвы. Стоя над жестяным тазом, Гретель могла подолгу смотреть, как тонкая струйка крови стекает по пальцам и расходится в грязной воде. Потом она стащила бритву (отец, обладатель густой бороды, не заметил пропажи)
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
