стенку (сильно болела спина), вышла в коридор на зов сына:
– Птенчик, ты есть будешь?
– Ты мне зубы не заговаривай! Давай бабки!
– Да где же их взять? Пенсия только через неделю будет. Нет, сынок, у нас денег, ты же знаешь, что все ушло на то, чтобы тебя не судили.
– Ах ты, старая духовка, что ты мне все время напоминаешь о прошлогодних пирогах?! Сука!
Подбежал к старухе, схватил ее за горло.
– Ты у меня будешь знать, где спрятала деньги!
Мать с выпученными глазами задыхалась, совсем не сопротивлялась сыновней жестокости. И уже почти из полностью сжатого горла послышались нечленораздельные звуки:
– Пте…
Тело враз обмякло. Птенчик резко отпустил его. И мать оказалась на полу. Даже не нагнулся.
– Во, гад, переборщил, кажись…
Начал рыскать по квартире, обшарил все ящики, все закоулки, ничего не нашел.
– Черт, – выругался и, съедаемый злобой, сел за круглый стол, стоявший посередине комнаты.
Шелковая скатерть как-то скукожилась и съехала на пол. Птенчик увидел на столе белый конверт, в нем лист бумаги, исписанный неровным почерком матери, и несколько мелких купюр. Так старая женщина вела учет их месячного бюджета. В конце значилось: "заначка на брюки Птенчику».
*
В зале суда было тихо.
Птенчик сидел с безучастным лицом. Он никого не слушал.
А про себя, наверное, по привычке думал: « Мать, ну почему ты пожалела дать мне, своему Птенчику, денег, я бы тебя не убивал… Сама ведь виновата…».
После суда Клавдия и Катерина в беседах не раз возвращались к судьбе Марии.
– Жаль её. Как часто мы, женщины, при разводах думаем, что не велика беда в потере мужа, забывая, что мужское слово в семье априори важное в воспитании ребёнка, тем более, мальчика.
– Катерина, не всё зависит от нас, женщин. Ты же мою историю со Степаном знаешь? Терпеливее меня трудно найти. А вот же расстались… Судьба не спрашивает.
– Ой, ли, судьба?– возразила Катя.– Не мы ли сами кладём стежки в её покрывало?! Стержня нам не хватает, выдержки, срываемся.
–Так обстоятельства не позволяют им укрепиться. А ось в круговороте житейском – это главное. Иной человек жизнь проживает, а своей оси так и не находит.
–Да, бывает. Но мы с тобой счастливые: наши сыновья выросли хорошими людьми, самостоятельными. Кстати, в этот отпуск Дмитрий приедет за семьёй, Лариса и Дашенька уедут с ним. Он уже окончательно обосновался за границей.
– И ты не возражаешь?
– А что толку от моих возражений. Я сама понимаю, что жить им там будет лучше.
– Вот мы обе остаёмся одинокими. А с отцом Дмитрий поддерживает отношения?
– Да, и довольно тесные. Невестка дружит с его семьёй. Они тоже любят Дашеньку.
– А мне не везёт, ничего не знаю о Степане. Писала на прежний адрес, когда Андрюша уезжал в Россию, но адресат выбыл, наверное, куда-то переехал.
–А ты подай запрос в передачу «Жди меня», журналисты быстро найдут.
– Да нет сейчас смысла искать. Если Андрюша захочет, пусть ищет.
XII
– Дима, здравствуй, дорогой,– звонил другу Андрей.– Как твои дела? Мне мать говорила, что ты был в Одессе, забрал семью. Как там наши мамы?
– Да скучают они. Слышал, что Петька натворил? Нет теперь тёти Марии. А ты почему летом в отпуск к матери-то не приехал? Негоже как-то. Родственников-то, кроме отцовых, у неё ведь нет.
– Да как-то не получилось,– начал было оправдываться Андрей.
– Что ты мямлишь? Слышал я, слышал, Зинаида голову вскружила? В Турцию с ней ездил? Могли вдвоём и к матери заехать. А ты вообще-то с Зиной как, надолго? Ещё не разочаровался?
– Беременная она. Сошлись.
– А свадьба?
– Да какая теперь свадьба? Зина ни своего отца, ни я мать в известность не ставили. Всё откладываем как-то.
*
Спустя полгода отношения Андрея и Зинаиды стали, считай, родственными. Она подарила ему дочь Машеньку, в которой он души не чаял.
Рождение дочери, как и ранее свой гражданский брак, отметили в узком кругу.
Постепенно все домашние заботы перебрала на себя домработница Галина Григорьевна. А Андрей дневал и ночевал на работе.
Случилось так, что он и на люди все чаще стал появляться один, а Зинаида проводила все это время с подругами. Нет-нет, да кто-нибудь из них смехом и намекнет, мол, видели твоего Андрея с той и той.
– Ну, и пусть!– хорохорилась.
Сначала совсем не верила. Потом начала присматриваться, анализировать: все верно – Андрей ей изменяет. Но ведь и она не отстает… Много размышляла на эту тему.
« А что же ты, милая, хотела? С Дмитрием жила. Потом перешла к Андрею. Любила ли? А кто его знает? Смотря, что подразумевать под любовью. Гейне ведь как сказал: «Ангелы зовут это небесной отрадой, черти – адской мукой, а люди – любовью». А у меня, наверное, и то, и другое, и третье…».
Вообще, она быстро забывала все, над чем ещё недавно размышляла серьезно. Эта своеобразная лень относиться к себе критически способствовала её непродуманным увлечениям. И когда они проходили, исчезало и воспоминание о них. Легкомысленно всё как-то получалось.
Страсть струилась из неё каким-то неведомым образом; передавалась её волосам, когда они были распущены, глазам, всему облику всегда смеющейся женщины.
Увлечения не были цельными, любое восхищение кем-то было соткано из последовательного подобострастия к мужчинам и природной похотливости её натуры.
Каждое из увлечений было исключительным в своё время, но в конце-концов они прилаживались друг к другу и согласовывались между собой, существуя одновременно. Так и получалось, что имея мужа, она одновременно заводила романы на стороне.
Гулянки сближали людей, и она пользовалась ими, вычерчивая на горизонте новых отношений другие силуэты дружбы. Вплетая новых друзей в ткань своей жизни, она властно подчиняла их своим желаниям, при этом бережно обращаясь с их самомнением, как та ткачиха с нитями будущего ковра.
Андрея также временами затягивали в свои сети мужские вольности, но не так, чтобы не помнить о своих обязанностях и долге перед семьёй.
Только встало в его взорах что-то удручающее, мрачное, вечно грустное. Не от того ли, что стёрлась яркость и возвышенность близости. На месте «она моя» всё больше оказывалось «она так не только со мной». На людях он уже не мог хлестнуть счастьем, как это бывает с любящими и любимыми людьми.
Тем не менее, Зинаида по-прежнему его волновала. Он понимал, что сгорает на костре ревности. Не на жарком. А на снежном кострище, где огонь рождается энергетическим эгрегором холода и неверия. Он пеленал его не тигровой