держись от болот
Особенно темною ночью —
Там призрак собачий из ада встает
И жертву найти себе хочет,
Огромен, и черта черней самого,
И пламя клубится из пасти его.
— И пламя клубится из пасти его-с, — подвыл Шимс.
— Гав-гав-гав, — помог Снуппи, внезапно запрыгнув мне на колени, так что я вздрогнул.
Из всех Баскервилей беспутнейшим был
Сэр Хьюго — проклятие рода,
И денно и нощно он пил и кутил,
Плюя на страданья народа,
И тетушка Клер, чтоб его вразумить,
Решила племянника срочно женить.
— Решила племянника срочно женить-с, — подвыл Шимс.
— Гав-гав-гав, — помог Снуппи, входя во вкус.
Но Хьюго к соседу пролез по плющу,
Чтоб выведать облик невесты,
А выведав, охнул и взвыл: «Отомщу,
О тетка, страшись моей мести!»
И с этим вопросом покончить решил,
И тетку за шею ремнем удушил.
— И тетку за шею ремнем удушил-с, — подвыл Шимс.
— Гав-гав-гав-гав-гавррр! — помог Снуппи.
О, кто там несется на быстром коне
В ночи по угрюмым болотам?
Спешит на свиданье к соседской жене
Сэр Хьюго — проклятие рода.
Он едет в долину к двум серым камням,
Но кто это мчится за ним по пятам?
— Но кто это мчится за ним по пятам-с? — подвыл Шимс.
— Гау-гау-гавррр! — помог Снуппи, маниакально посверкивая глазами и норовя сорваться с места; я с трудом удержал его за ошейник.
То демон, уткнувшийся мордою в след,
Как будто большая собака,
Но зверя такого не видывал свет,
Как это исчадие мрака —
Огромен, и черта черней самого,
И пламя клубится из пасти его.
— И пламя клубится из пасти его-с, — подвыл Шимс.
— Гав! Гав! Гав-гав! — помог Снуппи.
Когда на рассвете хмельные дружки
Заехали в эту долину,
Над Хьюго стояла, оскалив клыки,
Огромная черная псина,
И конь вороной по болоту бродил,
И издали ворон за трупом следил.
— И издали ворон за трупом следил-с, — подвыл Шимс.
— Гав-гав-авававав!!! — помог Снуппи.
Ты знаешь теперь эту грозную быль
О страшном исчадии мрака,
Как тетку ремнем задушил Баскервиль,
Его же загрызла собака.
С тех пор, как бедняга коптится в аду,
Проклятьем он стал в баскервильском роду.
Извыв это шекспировское резюме, доктор Мортимер с чувством захлопнул крышку рояля, а Шимс поправил галстук и откашлялся.
— Гав! — подвел итог Снуппи и спрыгнул с моих коленей, как собака, выполнившая свою миссию.
Глава 9
— Значит, это нынче — хит сезона в Гримпене, — уточнил я. — И я рискую показаться старомодным, если, прибыв туда, обнаружу незнание столь популярного шлягера. Спасибо, что предупредили, ведь я не хотел бы показаться старомодным на болотах.
— Вообще-то, — сказал Мортимер, — обитатели Девоншира не слишком придирчивы к репертуару лондонских гостей, и если им не нравится пение, то они утешаются тем, что таращатся на певца.
— Господин Мортимер хотел сказать, что мы исполнили для вас эту балладу с другой целью-с.
— Да, именно, — подтвердил доктор, — дело в том, что собака действительно существует. Точней, в нее многие верят. И хотя я считаю, что это глупости, тем не менее, вот сообщение в газете «Девонширская правда», касающееся смерти сэра Чарльза Баскервиля. Это, конечно, красная пропаганда, зато все изложено по сути.
— На этом-то она и держится-с, — поделился опытом Шимс.
— Мои уши уже повисли на ветвях внимания, — сообщил я, и, откинувшись в кресле, стал попыхивать сигарой с чрезвычайно умным видом. Ресницы моих равнодушно прикрытых глаз довольно подрагивали, как кончик кошачьего хвоста, когда его обладатель лениво развалился на ковре в присутствии мыши. Еще бы! Мастеру детективного жанра, которым с сегодняшнего утра являюсь я, совершенно ни о чем не говорят протухлые призраки собак многовековой выдержки. Но зато свежая заметка в леворадикальной газете про загадочно скончавшегося миллионера (не гигнулся же он и правда сам собою) — это для нас то же самое, что для стервятника отборная дохлая лошадь, да еще с жокеем. Вот только не знаю, достаточно ли в жокее мяса, чтобы стервятник не сбросил его со счетов? Хотя, если подумать, то стервятник меньше лошади, а лошади их сбрасывают не всегда…
Между тем, Мортимер с неимоверным шуршанием развернул газету, долго в ней рылся, потом, по зрелом размышлении, повернул ее с ног на голову, то есть наоборот, конечно, с головы на ноги, нацепил на свой цапельный нос очки и стал читать:
— «Собаке собачья смерть!»
— А что, разве собака умерла? — полюбопытствовал я.
— Да нет, — нервно ответил Мортимер, — совсем не собака. Это название.
— Вероятно, упоминая собаку, господа коммунисты имели в виду сэра Чарльза-с, — пояснил Шимс.
— Тогда обезьяне обезьянья смерть, — поправил я темных пролетариев. — Лично я большой поклонник теории Чарльза Дарвина. У меня есть племянники…
— Сэра Чарльза Баскервиля, не Чарльза Дарвина-с.
— А этот Баскервиль, он-то умер?
— Да-с.
— Точно?
— Установленный полицией и медиками факт-с.
— И это точно был он?
— Опознание тела было проведено по всем правилам-с и даже проведено вскрытие-с.
— Это лишнее, изнутри-то его точно никто не видел.
— Пролетариям все равно-с, — сообщил Шимс.
— Это морякам все равно. Песня есть такая: морякам все равно, морякам все равно, это соль в их крови, морякам…
— Моряки — пролетарии-с.
— Да? — не поверил Мортимер.
Шимс кивнул с видом, не допускающим возражений.
— Но даже если это так, разве можно, — удивился я, — подобным образом высказываться о покойнике? На самом-то деле всем все равно, но существуют приличия!
— У них нет ни малейшего почтения ни к покойникам, ни к приличиям-с.
— Но как можно, — продолжал удивляться я, — так называть главу такого рода?
— Увы-с, еще меньше почтения они питают к представителями британской аристократии-с.
— Что за люди, Шимс! Что за люди!
— Вот именно-с.
— Но продолжим же… — вклинился Мортимер и продолжил:
— «Вчера ночью Джон Бэрримор, дворецкий Баскервиль-Холла, обнаружил в дальнем конце садовой аллеи оледенелый труп своего хозяина, Чарльза Баскервиля. Бывший джутовый магнат, несостоявшийся кандидат от партии консерваторов и седая мечта всех невест Девоншира околел под забором собственного замка, как собака».
— Ага, значит, это у нас умер дядюшка Чарли, то есть дядюшка Генри? Я уже что-то слышал об этом, только не знал, что он — мечта седых невест. Если взглянуть на
