и во сне) ехать с нами
пассажиров и вплетать их в нашу причинно-следственную дорожную пыль.
Пыль, пыль, пыль! Помните, как нашей чудесной Еве наскучило сладкое
райское туда-сюда и обратно и захотелось чего-нибудь такого; или, как могучая
Гея решила оскопить своего домостроевского тирана (по той же причине) –
надоело туда и сюда; или, как рассорились и разошлись сильно и долго
любившие друг друга Геб и Нут? Ах, охватить всю эту чреду любовных
томлений и прелюбодеяний может, ну, разве только…
Насколько всё же проще и насколько меньше хлопот, когда ты не скрипишь
пером или не цокаешь пальцем по клавишам, а просто, может даже не особо
раздумывая, просто вслух…говоришь что-то и идёшь себе… и улетит звук, и
шорох улетит, и шелеста уже нет, и только вот – на вечном диске, для вечности,
для суда вечности диске можно будет услышать (когда-а это ещё будет) твой
27
лепет… а ты уже забыл… забыл, и все уже забыли, не помнят, не вспомнят.
Dictum – faktum1.
А вот когда твои словечки остаются на бумаге – сам ты перечитываешь их
много раз и находишь всякий раз какие-то неправильности, несоответствия;
потом вычёркиваешь, перечёркиваешь, потом кто-то перечёркивает, вычёркивает
и тыкает в тебя пальцем…
Я перечитал и нашёл одну такую неправильность. Всё-таки не все обманутые
мужчины бывают легковесными и легкомысленными, некоторые, порой, бывают
опасными и жадными до мести за свою же, извините, собственную
несостоятельность, и красоткам, а заодно и их красавцам, приходится то ли быть
осторожными очень, то ли дорого расплачиваться. Но нам это на руку. Сюжет
становится острым, злым, иногда даже кровавым… надо же как-то удерживать
читателя… О–о–о! Извини, читатель, извини, что я о тебе вот так второстепенно,
неприлично, в третьем лице, ведь ты же здесь… извини. Я хотел сказать, чтоб
тебе не так скучно было читать эти строчки своей милой, свернувшейся у тебя
подмышкой супруге, которая, и ты это знаешь наверняка, понятия даже не имеет
о тех вещах, которые здесь описаны (но не засыпает, слушает), а уж о том, чтоб
быть, или походить на героинь этого повествования… извини, mein Schatz2,
извини, извини.
Если в вашей семье родилась девочка; куклы, кукольные домики, кукольные
замки, кукольные дворцы, кукольные дверцы, спальни, будуары, салоны
Рамбуйе, мадемуазель Мадлен де Скюдери, Маркизы де Помпадур, г-жи Тансэн,
г-жи Жоффрэн, словом, если в вашей семье родилась девочка, ждите
приключений. Приключений можно ждать и вследствие рождения мальчика, но
мы знаем только про девочек.
Трудно порой представить с чего начинать рассказ, кого первым из героев,
представить.
Я бы привёл в пример здесь интересное замечание Эрнста Теодора Амадея
Гофмана на эту тему, но вспомнил, что в одной моей книге я уже пользовалась
услугой гения… с другой стороны, если читатель той моей книги не читал, он
рискует не напомнить себе с удовольствием чудесный пассаж. Вот он:
… wie schwer ist es hier, den richtigen, einen originellen, ergreifenden Anfang zu
finden! …как тяжело найти правильное, оригинальное и захватывающее начало!
Der Lesser muss auf so viel Seltsames vorbereitet werden. Ко многому необычному и
удивительному должно приготовить читателя.
„Es war einmal… – zu banal! Однажды… – банально!
In der kleinen Provinzstadt S.… – etwas besser. 3 В маленьком провинциальном
городке С. … – чуть лучше».
Но у нас тоже хорошо: «Если в вашей семье родилась девочка…», – как если
бы в «Советах начинающей семье» или в журнале «Медицина».
1 Сказано – сделано (лат.)
2 Моё сокровище(нем.)
3Э.Т.А. Гофман, (перевод с немецкого – авт.)
28
Она родилась, когда на дворе красота, добродетель и ум, по преимуществу,
числились за мужчинами… тоже интригующе… только, когда это было?
Песенку вспомнил:
Когда это было,
Когда это было,
Во сне наяву.
Фонтенель, Монтескьё – чувствуете, как язык начинает выворачиваться,
творить никогда раньше несвойственные ему рулады.
По преимуществу!
Но… вот! Но вот в одном… лучше сказать, как учитель: «В маленьком
провинциальном городке «С»», – все мосты стояли, как обычно, на двух ногах -
правые ноги стояли на правой стороне реки и никогда не знали что делают левые
на левой стороне реки, хотя, когда что-то грандиозное и сверхобычное
происходило слева – радость какая-нибудь огромная или горе какое– нибудь
огромное, – справа это чувствовалось. То же можно сказать о левых ногах, только
наоборот, тоже ощущали, когда справа.
Вот она – цок-цок – платьице и так коротенькое ветром раздувается – цок-цок-
цок! Ой-ё-ёй! Какие цок-цок? Какое коротенькое платьице? Если Фонтенель да
Монтескье, простите: Шарль-Луиѝ де Секондá, барон Ля Брэд и де Монтескьё, -
тогда… ну пусть хоть Манон, хоть восхитительная Манон… или прелестная
принцесса де Монпансье, пре-е-е-лестная…
…ах, сколько их таких восхитительных и прелестных… таких Манон, таких
принцесс – ну-у, явно не одна такая Манон на великих гламурных просторах
женских добродетелей, явно не одна колобродит!..
Чем уж у нас она там цокала, «цок-цок-цок», по мостам, по тротуарам,
главное: мно-го-чис-лен-ные устремлялись взгляды, вздохи и слова, и слова,
которые в переводе с французского на русский и с русского на французский
ничего не выражают кроме «ох» да «ах», да «ух ты».
Потом цоканье ныряло в заблаговременно распахнутую швейцаром дверь с
медной пчелой на копье рыцаря, а весь устремляющий взгляды, вздохи и слова
сброд, будто лошадь, которую вздёрнули на дыбы, которой шлея под хвост
попала: «и-го-го! и-го-го-го!», – весь сброд шатающихся по маленькому
провинциальному городку «С», как сказал бы любимый Эрнст Теодор Амадей,
весь сброд бездельников и тунеядцев ржал и свистал, и улюлюкал, и выбрасывал
перед медной пчелой на копье рыцаря, такие фигуры, которые и не снились всем
египетским и неегипетским развратникам.
Её же встречал рыцарь, с орденом «Золотой пчелы у рыцаря на острие копья»
на груди на жюсокоре с позументами, и вёл вовнутрь.
«Тут я познала, что значит спать с мужчинами!» – как говорила одна Агата,
показывая два последних зуба, наподобие, как говорит автор, зубцов древней
разрушенной башни. – А что, разве невозможно, чтоб это морщинистое… – и т. д.,
у автора слишком про лицо, – это лицо обладало в молодости нежным отливом и
29
яркими красками?»1 – возмущалась справедливая Агата, видя снисходительные
рожи хихикающих.
неопубликованное отроческое сочинение Антонио
Делаланда
– Сплошные аллюзии, метафоры и иллюзии.
– А ты дай! так… чтоб сфумато!
Открылась дверь (так начиналось сочинение)2, и в тёмную ночь хлынул свет,
и в его пятне затрепетали, словно бабочки,
